upd: а покажите мне ваших любимых мадонн, пожалуйста! Православные иконы, конечно, тоже считаются, и светская живопись тоже.

Когда кто-то говорит про современное искусство, я всегда думаю про меленскую мадонну. Тысяча четыреста пятидесятый год! Целлулоидные серафимы с пластиковыми херувимами, божественная неанатомичная грудь, прекрасный высокий лоб. Кто бы мог подумать. В своё время "Мадонна с красными херувимами" в галерее Академии меня почти так же потрясла сюрреалистическими парящими головами — но по-настоящему я всегда хотела увидеть именно меленскую деву Фуке.
В конце концов, красные серафимы это канон, а такого прочтения, как у Фуке, я, пожалуй, нигде больше не видела.
А хотя нет — мне только что стало ясно, откуда растут ноги у Андрея Ремнёва.

запись создана: 19.06.2017 в 23:36

@темы: лытдыбр

---

Не люблю спортивные поясные сумки за то, что они слишком уж утилититарны. Не люблю, но догадываюсь, что это всё-таки очень удобно, вопреки всему.
Сделала несколько штук, которые можно носить на выход) На платье или вообще. Удивительно, но это действительно очень комфортно.
Ещё у меня нет картинки, но они здорово смотрятся в качестве туго затянутого пояска на талии.
И с одной (красной) действительно могу расстаться.

И ещё вот точно такой красный рюкзак, довольно большой, 27 см в диаметре, 12 в глубину, тоже свободен. Он копия того, с которым я таскаюсь уже несколько месяцев каждый день, и, вопреки ожиданиям, эта кожа ведёт себя просто чудесно.

сколько стоит

рюкзак — 4500
сумочка на пояс — 1500

запись создана: 19.06.2017 в 16:38

@темы: Lepus et Lupus, руками

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Химеры

их было много — с иными я был знаком:
один был дурак из мрамора, сросшийся с потолком:
собой любуется, прочих и знать не хочет;
деревянная кукла, что вечно плачет или хохочет;
голем из глины, что сам молчит, но движим словом под языком;
а я из меди,
и у меня в голове грохочет.

а я из меди, и у меня по горлышку шов;
медь — материал послушный и в принципе недешёв,
но не в этом дело —
я не просил у господа золота или ещё какого добра,
но хотя бы — бронза с малой толикой серебра,
эта бы пела.

о бедная, медная моя голова —
как толпятся мысли в ней и слова,
вещные тайны смятенного естества
разрешены мне,

сколько в ней, господи, столько мне не вместить,
да, я твой гонг, господи, но прекрати в меня колотить,
дай тишины мне

@темы: стихи

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Последний из трёх (он же первый с конца) кит. Отдан в тип-тип-типографию!

@темы: лытдыбр, тлж «Кит Умер»

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

В честь полуночного просмотра Сияния на большом экране (Кубрик мой самый любимый режиссёр, в этом плане у меня вкус как у табуретки, я почти не смотрю кино, не знаю малоизвестных имён, а люблю Кубрика, Тарантино, Уэса Андерсена и Кустурицу). После фильма мои спутники начали строить теории, объясняющие происходящее. Всё это галлюцинации; нет, это проклятие индейского кладбища; всё вот это.
И тут-то меня разобрало!
Я сейчас побуду капитаном очевидностью, вы простите пожалуйста.
Дело в том, что, на мой вкус, Сияние совершенно прозрачно и не нуждается в трактовках. Ему не нужно объяснение! Строго говоря, это вообще не фантастика.
Например, Дэнни видит будущее. Но очень важно для фильма то, что происходящее абсолютно не зависит от этой его способности. Важно то, что её могло бы и не быть. На ней сделан акцент — вплоть до названия фильма — но это акцент "в молоко". Это очень тонко и верно.
Остальная мистика фильма — внутри головы безумца, переживающего свою недооценённость. Она выплёскивается волнами на всех других обитателей дома, но не перестаёт при этом быть внутри ни на минуту.
И вот если бы этот фильм был снят именно так, как я описала выше — что все жуткие картины могут быть объяснены галлюцинациями, Венди видит это из-за индуцированного психоза, а мальчик действительно видит будущее, но им можно пренебречь — это был бы великолепный фильм, но не гениальный.

Вопрос в том, кто открыл дверь?
(о великолепном безумии, прорывающемся в реальность)

@темы: я смотрю, лытдыбр

---

По шершавому песку
я тащу гулять треску,
показать её ромашкам,
полю, берегу, леску,

а потом меня треска
тащит в речку за бока,
показать меня ракушкам,
крупным рыбкам и малькам!

@темы: стихи, лытдыбр

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

черновик; переписать

Возвращение в город Энск, Эмск, Эрск,
уже не столько уездный,
сколько уменьшившийся в разы.
Новый масштаб внушает всесильность.
Сам себе кажешься гулливером;
говоришь крэкс пэкс фэкс,
выдыхаешь воздух, озоновый от грозы.
По пузу громадины хлопает камера,
ресницы вздрагивают, когда диафрагма задорно щёлкает у виска;
к сердцу прижат обратный билет, маркированный буквами эм, эс, ка.
Сердце тоскует; впрочем, душа ликует.
Неизменный низменный нарратив.
Над старой оградой новенький крест бликует,
на тёмную воду рыжее солнце закоротив.
С утра над водой гуляет хмельной туманчик;
выходя из гостиницы налегке,
периодически проверяешь — а жив ли мальчик,
протащенный контрабандой,
из советского прошлого,
в нагрудном кармане,
в тополиной ватке,
в спичешном коробке.

Возвращение в Омск, Бийск, Ейск не проходит бесследно, когда ты уже немолод
и тебе известно, что память и дыхание, например,
неразлучны, как серп и молот
в городе полумер.
Избегающий детской памяти ничего не теряет; не помнящий, что в начале
было не слово — ничего не теряет. На том стоим.
На углу, приседая на корточки, фотокамерой в такт качая,
выпускаешь мальчика и шепчешь — беги к своим.

Говоришь: вы бегите, мальчики, вниз по улице, где берега, гаражи, заимки,
тополиные липки в солнечных лужицах как в меду,
вы бегите, бегите, мальчики, но дайте мне сделать снимки,
я сфотографирую и уйду.
Вы бегите, мальчики, вниз по улице Герцена, куда течёт золотая камедь,
к золотой реке, чьи берега таинственны и тихи
я дойду туда если мне изменяет память
о неверная память я променял тебя на камеру и стихи
пусть июньское солнце пройдётся по вашим белым ресницам щёткой
пусть оно высушит вас как вяленую треску

вы бегите, покуда я объективом щёлкаю,
вы бегите бегите мальчики по песку

@темы: стихи, лытдыбр

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Глава пятая. Лисьи травки IV

Ночью Роксана выбежала на улицу. Удивилась мельком своему необычному везению: днём — шагу лишнего не ступи, а ночью — пожалуйста, и половица не скрипнет, и старуха не всхрапнет, и лестница не подведёт, и капор — вот он, висит себе на крюке в людской. Даже детский стишок для отвода глаз читать некому.
Ночью в городе было темно и тихо; где-то в конце улицы лаяла собака, и ещё над домом висел и, кажется, чуть покачивался новенький, узкий месяц.
До рыночной площади было рукой подать: местные закрывали лавки на ночь, а приезжие тут и стояли всю ярмарку. Тяжело дышали застоявшиеся лошади, во сне блеяли стреноженные овцы, кто-то спал под телегой, кто-то задремал у уличной жаровни, на которой днём жарили пирожки с требухой и луком.
Палатка с жёлтыми звёздами и синими кисточками стояла на прежнем месте. Рядом с белой кибиткой дремал ослик, во сне бесконечно пережёвывая невидимую траву белыми бархатными губами. Перед входом, на пороге, сидел кто-то и курил длинную белую трубку. Роксане подумалось, что это давешний цыган, но тут сидящий обернулся на неё, и она поняла: не он. И трубка другая, и запах из неё другой, крепкий, горький и табачный.
Волосы у сидящего были белые-белые, как хорошая солома, а глаза — большие, круглые и печальные.
На коленях у него лежала крупная лисица.
Роксана на всякий случай отступила на шаг-другой. Лисиц она опасалась: в местных лесах водились бешеные.
— Не бойся, подойди, — сказал тот, кто сидел на пороге, — больше не обманем.
Голос у него был нездешний, высокий, но с хрипотцой, словно бы слегка простуженный.
— Ты кто? — спросила Роксана. Ждала чего-то странного, незнакомого, но тот ответил просто:
— Лазарем зови. За кошельком пришла или по-настоящему?
— По-настоящему.
Лазарь одобрительно покивал головой.
— Яд-то тебе, пожалуй, теперь и без надобности. А вот тебе и настоящее: возьми чёрную курицу и скорми ей три чёрных ореха, курицу убей, распори живот, а орехи расколи и съешь, и от них научишься на одну ночь отличать тишину от безмолвия. Вынешь у того, кого хочешь на тот свет свести, из-под языка тишину, а безмолвие положишь, и до утра он перестанет дышать. Ясно тебе?
Роксана покрутила было головой: нет, ничего, ничего мне неясно! — но тут же с удивлением поняла, что очень даже ясно, и просто, и зачем было ночью сбегать из дома, если всё так просто.
Лис лениво перевернулся на живот и посмотрел на неё своими прозрачными жёлтыми глазами.
— А кошелёк всё-таки возьми, — сказал Лазарь и протянул ей что-то. Она было потянулась взять, но он выдохнул ей в лицо клок густого табачного дыма, и земля ушла у неё из под ног, и глаза заслезились, а когда она их протёрла — поняла, что лежит в собственной постели с руками, сложенными на груди, как у покойницы, только вместо свечки держит гобеленовый кошелёк, а внутри кошелька перекатываются три чёрных ореха.

Поглядите, как Роксана с утра обнимает батюшку. Нежная, словно птичка. Щёки розовые, голова растрепалась, и глаза сияют, как будто и не было вчерашней хвори, как будто и не плакала каждую ночь.
— Батюшка, а батюшка, — говорит, — а ты мне новый платок на свадьбу купишь?
А батюшка и тому рад, говорит: десять платков куплю, нет, двадцать, нет, четыре дюжины куплю, лишь бы птичка не печалилась.
— И лошадку подаришь, батюшка?
И лошадку, говорит батюшка, и лошадку подарю.
— А правда, — говорит Роксана, — ты, батюшка, мог отказаться и замуж меня не выдавать, да от жадности даже и пытаться не стал?
Тут-то батюшка и побледнел.
А Роксана знай себе улыбается. Не улыбалась бы, расплакалась бы — уж конечно смог бы соврать старый купец, а так не смог.
— Прости, — залепетал, — старого дурака, уж такое большое дело, такой важный человек, как было отказаться.
Роксана тут же перестала его обнимать, подошла к окну. По двору как оглашённая бегала чёрная курица с щипаным хвостом, за ней носилась птичница.
— Нет передо мной твоей вины, — подумав, решила она, — но и моя перед тобой больше не считается.
И упорхнула, птичка.

На свадьбу позвали полгорода: были гулянья, и костры для челяди, и обед для важных гостей, и цветы, и платки, и лошадка.
Жених с невестой сидели важные, довольные: Роксана перебирала подарки, Отокар Прохазка то и дело поглядывал на молодую жену: не то ласково, не то с одобрением. Пообещал ей в качестве подарка на свадьбу показать город на воде, да не волшебный, а самый настоящий. Вот Роксане и не сиделось на месте, так хотелось посмотреть, что это за город такой чудесный, через который возят пряности и шелка, где в гости ездить положено на лодке.
Так что сегодняшний праздник ей даже бородавка не слишком-то портила: подумаешь, что такое бородавка, когда у тебя в ладанке на шее лежат три чёрных ореха, а по двору бегает нервная чёрная курица. Раз — и нет никакой бородавки. Я — купец и ты, Отокар Прохазка, купец, неужто не договоримся.

А маленькая белая кибитка выехала из городка на рассвете, и грустный ослик жевал сладкое сено из кормушки, подвешенной на груди, особенно предпочитая череду и одуванчики.

@темы: тексты, Лисьи сказки

---

здравствуй, о человек с ледяными руками,
нажимающий на клапаны в произвольном порядке,
целующий флейту в метро площади Восстания,
раб рампы и того, кто владеет рампой,
раб своих красных пальцев и своей серебряной флейты,
делай что хочешь, но не дай ей выпасть из рук
дуй на пальцы, но не дай ей выпасть из рук
пусть поётся музыка пока музыка может петься
держи свою флейту на искусственной вентиляции,
два долгих выдоха тридцать нажатий пальцами,
раздувай её жестяные лёгкие,
жми на клапаны,
ибо зритель стоит у каждого за спиной,
ибо смерть стоит у каждого за спиной,
но человек играющий есть бессмертен

@темы: стихи, лытдыбр

---

Глава четвёртая. Лисьи травки III

Какими бы правдами и какими неправдами ни выпрашивала Роксана, чтобы её отпустили на ярмарку, ничего, конечно, не вышло. Даже из постели дозволили встать только к обеду, усадили в кресло, обложили подушками да так и оставили.
Не через окошко же сбегать, честное слово.
Отец ходил виноватый, мать суетилась, старый жених уехал, но обещал снова нагрянуть к вечеру; Роксана томилась в подушках, крутила в руках вышивание и боялась: пойти? Не пойти?
Ей вдруг стало совершенно ясно: если действительно потребуется — отравить, отравит и не задумается. Знать такое про себя было страшно, но приятно.
Старуха дремала в углу, как в детстве.
Тогда, Роксана помнила, она ещё не была старухой. Таскала Роксану на руках, учила катать обруч и вышивать цветными нитками, была темноволосой и полногрудой; а когда Роксана стала доставать ногами до пола, сидя в высоком кресле, враз состарилась, как будто выдохнула. Была любимая нянька — стала старая ведьма. Ни тебе обруч катать, ни нитками вышивать. Чужой человек.
Отокар Прохазка вошёл без стука, и Роксана с перепугу укололась иглой и уронила вышивание: так задумалась, что пропустила цокот копыт, а ведь велела себе следить! Потянулась разбудить старую няньку, но Прохазка сделал повелительный жест рукой: пусть, мол, спит. Вроде бы наедине говорим, а вроде бы и приличий не нарушаем.
Со скрипом пододвинул тяжёлое кресло к окну, тяжело уселся, усмехнулся добродушно.
— В следующий раз захочешь человека отравить — говори, что отрава нужна от крыс. Кто же тебе настоящего яда продаст-то.
Роксана и дышать забыла. Сказала хрипло:
— Отчего же не продать, если я заплатить могу?
Прохазка только засмеялся. Вынул из кармана и протянул ей круглое турецкое зеркальце:
— А вот посмотри-ка на себя. Сама бы продала?
Роксана послушно уставилась на себя. Глаза заплаканные, но сердитые. Щёки красные. Прядка вон выбилась опять… Она поспешно затолкала её и протянула зеркальце обратно. Призналась неохотно:
— Ну, не продала бы.
— То-то же, — сказал Отокар, но зеркальца не взял: — Подарок. Что, пойдёшь за меня по доброй воле?
— Да ни за что! — сказала Роксана и сказала то, что даже батюшке сказать бы не решилась, — ты старый, и некрасивый, и отца обещался разорить, и… и бородавка у тебя жабья!
А Прохазка только расхохотался. Хохотал долго, вкусно, хлопая себя ладонями по коленям, так, что слёзы выступили.
— А ведь отец твой, Роксана, — сказал он, отсмеявшись, — даже сопротивляться не стал: сразу согласился, как я предложил. Решил, уж если я на тебе женюсь, то он один моими пряностями торговать будет. Все деньги будут его. А тебе, получается, не смог сказать, испугался. Трус твой батюшка, Роксана. А матушка дура. И не поймёшь, в кого ты такая. Я же с детства тебя помню: как ничего не боялась, так и сейчас не боишься. Вон, и отравы подсыпать не испугалась. Ценю!
Старуха повозилась во сне, но так и не проснулась. Роксана подумала: а уж не колдун ли перед ней.
Зато вдруг вспомнила: когда она маленькая была и под большой обеденный стол ещё могла пройти, не нагибаясь, приезжал к отцу гость. Большой, шумный, хохотал, хлопал себя ладонями по коленкам. Подарки дарил — не дорогие, а в самый раз. Столько лет прошло — а Роксана всё помнит.
— Нет у тебя никого на сердце, Роксанка, — сказал Прохазка, — а был бы, так я бы знал. А раз нет, заключим соглашение. Тебя отец хотел как товар продать, а я не хочу. Я — купец, и ты — купец. Выходи за меня замуж, Роксана, а уж я тебя дома не запру и вышивать целыми днями не заставлю. Поедешь со мной, торговым делам учиться. Покажу тебе такое, чего ты и не видела никогда. А сроку тебе по этому договору ровно год. В этот год хочешь — ядом меня трави, хочешь — лестницу салом намажь, хочешь — слуг подкупай, я не обижусь. Если получится — станешь богатой вдовой, всё моё тебе останется, завидная невеста. А не получится, если замечу, увернусь, уличу тебя — будешь со мною дальше жить, как верная жена. Но уж как год пройдёт, тут я тебе доверять стану, и ты меня не подводи, роди мне наследника. Пойдёшь за меня на таких условиях?
— А ну как я крысиной отравы куплю, да убью тебя, — сказала Роксана и шмыгнула-таки носом, — не боишься?
— Не так-то это просто, — ответил Прохазка, — не так-то и просто. Ну, пойду, пока твоя нянька не проснулась.
И ушёл, похохатывая: бородавка! жабья! ну надо же.

@темы: тексты, Лисьи сказки

---

зима и всё при нём и всё при нём
зима зима и снег заносит то, что
мне дорого: и всадника с конём
и место, озаглавленное “почта”

белеет всё. белеет сад. стена
чернеет мост, окученный трамваем,
и тихий дом, где некогда жена
уронит чашку, стал неузнаваем

и город, обезглавленный таким
тяжёлым облаком, мертвецки тих, внимает,
как будто бы святой Иоаким
святую Анну тихо обнимает

зима зима и памятник и крест
под снежной шапкой выглядят сутуло
темнеет храм и улица окрест
темнеет снег и сад и спинка стула
как будто бы Мария на руках
так плакала, что всё-таки уснула

@темы: стихи

---

сољ

---

ДОМ НА ДЕБАРКАДЕРЕ II

1.
ветер розовый заподлицо;
начинается качка
синий дождь натирает крыльцо
обречённо, как прачка
на гнездовье таскает сенцо
суетливая крачка
2.
я бы если бы даже уехал,
уехать — одно
здесь я слышу во сне,
как фундамент царапает дно
а уеду — с собой увезу,
как река шевелится внизу,
как сырая вода вдалеке
топит камни в холодной реке,
как чужое дыханье во сне
подчиняется каждой волне
3.
так мы шли, не касаясь земли,
в водяной как в дорожной пыли
в чём и впрямь обвинить не смогли —
обвинили облыжно
побережие пахнет гнильцой,
утро прячет сырое лицо
дом качается, как под хмельцой,
но вода неподвижна

@темы: стихи, черновик

---

ДОМ НА ДЕБАРКАДЕРЕ I

@темы: стихи, черновик