юдифь с головой олорифма
Какими бы правдами и какими неправдами ни выпрашивала Роксана, чтобы её отпустили на ярмарку, ничего, конечно, не вышло. Даже из постели дозволили встать только к обеду, усадили в кресло, обложили подушками да так и оставили.
Не через окошко же сбегать, честное слово.
Отец ходил виноватый, мать суетилась, старый жених уехал, но обещал снова нагрянуть к вечеру; Роксана томилась в подушках, крутила в руках вышивание и боялась: пойти? Не пойти?
Ей вдруг стало совершенно ясно: если действительно потребуется — отравить, отравит и не задумается. Знать такое про себя было страшно, но приятно.
Старуха дремала в углу, как в детстве.
Тогда, Роксана помнила, она ещё не была старухой. Таскала Роксану на руках, учила катать обруч и вышивать цветными нитками, была темноволосой и полногрудой; а когда Роксана стала доставать ногами до пола, сидя в высоком кресле, враз состарилась, как будто выдохнула. Была любимая нянька — стала старая ведьма. Ни тебе обруч катать, ни нитками вышивать. Чужой человек.
Отокар Прохазка вошёл без стука, и Роксана с перепугу укололась иглой и уронила вышивание: так задумалась, что пропустила цокот копыт, а ведь велела себе следить! Потянулась разбудить старую няньку, но Прохазка сделал повелительный жест рукой: пусть, мол, спит. Вроде бы наедине говорим, а вроде бы и приличий не нарушаем.
Со скрипом пододвинул тяжёлое кресло к окну, тяжело уселся, усмехнулся добродушно.
— В следующий раз захочешь человека отравить — говори, что отрава нужна от крыс. Кто же тебе настоящего яда продаст-то.
Роксана и дышать забыла. Сказала хрипло:
— Отчего же не продать, если я заплатить могу?
Прохазка только засмеялся. Вынул из кармана и протянул ей круглое турецкое зеркальце:
— А вот посмотри-ка на себя. Сама бы продала?
Роксана послушно уставилась на себя. Глаза заплаканные, но сердитые. Щёки красные. Прядка вон выбилась опять… Она поспешно затолкала её и протянула зеркальце обратно. Призналась неохотно:
— Ну, не продала бы.
— То-то же, — сказал Отокар, но зеркальца не взял: — Подарок. Что, пойдёшь за меня по доброй воле?
— Да ни за что! — сказала Роксана и сказала то, что даже батюшке сказать бы не решилась, — ты старый, и некрасивый, и отца обещался разорить, и… и бородавка у тебя жабья!
А Прохазка только расхохотался. Хохотал долго, вкусно, хлопая себя ладонями по коленям, так, что слёзы выступили.
— А ведь отец твой, Роксана, — сказал он, отсмеявшись, — даже сопротивляться не стал: сразу согласился, как я предложил. Решил, уж если я на тебе женюсь, то он один моими пряностями торговать будет. Все деньги будут его. А тебе, получается, не смог сказать, испугался. Трус твой батюшка, Роксана. А матушка дура. И не поймёшь, в кого ты такая. Я же с детства тебя помню: как ничего не боялась, так и сейчас не боишься. Вон, и отравы подсыпать не испугалась. Ценю!
Старуха повозилась во сне, но так и не проснулась. Роксана подумала: а уж не колдун ли перед ней.
Зато вдруг вспомнила: когда она маленькая была и под большой обеденный стол ещё могла пройти, не нагибаясь, приезжал к отцу гость. Большой, шумный, хохотал, хлопал себя ладонями по коленкам. Подарки дарил — не дорогие, а в самый раз. Столько лет прошло — а Роксана всё помнит.
— Нет у тебя никого на сердце, Роксанка, — сказал Прохазка, — а был бы, так я бы знал. А раз нет, заключим соглашение. Тебя отец хотел как товар продать, а я не хочу. Я — купец, и ты — купец. Выходи за меня замуж, Роксана, а уж я тебя дома не запру и вышивать целыми днями не заставлю. Поедешь со мной, торговым делам учиться. Покажу тебе такое, чего ты и не видела никогда. А сроку тебе по этому договору ровно год. В этот год хочешь — ядом меня трави, хочешь — лестницу салом намажь, хочешь — слуг подкупай, я не обижусь. Если получится — станешь богатой вдовой, всё моё тебе останется, завидная невеста. А не получится, если замечу, увернусь, уличу тебя — будешь со мною дальше жить, как верная жена. Но уж как год пройдёт, тут я тебе доверять стану, и ты меня не подводи, роди мне наследника. Пойдёшь за меня на таких условиях?
— А ну как я крысиной отравы куплю, да убью тебя, — сказала Роксана и шмыгнула-таки носом, — не боишься?
— Не так-то это просто, — ответил Прохазка, — не так-то и просто. Ну, пойду, пока твоя нянька не проснулась.
И ушёл, похохатывая: бородавка! жабья! ну надо же.
Не через окошко же сбегать, честное слово.
Отец ходил виноватый, мать суетилась, старый жених уехал, но обещал снова нагрянуть к вечеру; Роксана томилась в подушках, крутила в руках вышивание и боялась: пойти? Не пойти?
Ей вдруг стало совершенно ясно: если действительно потребуется — отравить, отравит и не задумается. Знать такое про себя было страшно, но приятно.
Старуха дремала в углу, как в детстве.
Тогда, Роксана помнила, она ещё не была старухой. Таскала Роксану на руках, учила катать обруч и вышивать цветными нитками, была темноволосой и полногрудой; а когда Роксана стала доставать ногами до пола, сидя в высоком кресле, враз состарилась, как будто выдохнула. Была любимая нянька — стала старая ведьма. Ни тебе обруч катать, ни нитками вышивать. Чужой человек.
Отокар Прохазка вошёл без стука, и Роксана с перепугу укололась иглой и уронила вышивание: так задумалась, что пропустила цокот копыт, а ведь велела себе следить! Потянулась разбудить старую няньку, но Прохазка сделал повелительный жест рукой: пусть, мол, спит. Вроде бы наедине говорим, а вроде бы и приличий не нарушаем.
Со скрипом пододвинул тяжёлое кресло к окну, тяжело уселся, усмехнулся добродушно.
— В следующий раз захочешь человека отравить — говори, что отрава нужна от крыс. Кто же тебе настоящего яда продаст-то.
Роксана и дышать забыла. Сказала хрипло:
— Отчего же не продать, если я заплатить могу?
Прохазка только засмеялся. Вынул из кармана и протянул ей круглое турецкое зеркальце:
— А вот посмотри-ка на себя. Сама бы продала?
Роксана послушно уставилась на себя. Глаза заплаканные, но сердитые. Щёки красные. Прядка вон выбилась опять… Она поспешно затолкала её и протянула зеркальце обратно. Призналась неохотно:
— Ну, не продала бы.
— То-то же, — сказал Отокар, но зеркальца не взял: — Подарок. Что, пойдёшь за меня по доброй воле?
— Да ни за что! — сказала Роксана и сказала то, что даже батюшке сказать бы не решилась, — ты старый, и некрасивый, и отца обещался разорить, и… и бородавка у тебя жабья!
А Прохазка только расхохотался. Хохотал долго, вкусно, хлопая себя ладонями по коленям, так, что слёзы выступили.
— А ведь отец твой, Роксана, — сказал он, отсмеявшись, — даже сопротивляться не стал: сразу согласился, как я предложил. Решил, уж если я на тебе женюсь, то он один моими пряностями торговать будет. Все деньги будут его. А тебе, получается, не смог сказать, испугался. Трус твой батюшка, Роксана. А матушка дура. И не поймёшь, в кого ты такая. Я же с детства тебя помню: как ничего не боялась, так и сейчас не боишься. Вон, и отравы подсыпать не испугалась. Ценю!
Старуха повозилась во сне, но так и не проснулась. Роксана подумала: а уж не колдун ли перед ней.
Зато вдруг вспомнила: когда она маленькая была и под большой обеденный стол ещё могла пройти, не нагибаясь, приезжал к отцу гость. Большой, шумный, хохотал, хлопал себя ладонями по коленкам. Подарки дарил — не дорогие, а в самый раз. Столько лет прошло — а Роксана всё помнит.
— Нет у тебя никого на сердце, Роксанка, — сказал Прохазка, — а был бы, так я бы знал. А раз нет, заключим соглашение. Тебя отец хотел как товар продать, а я не хочу. Я — купец, и ты — купец. Выходи за меня замуж, Роксана, а уж я тебя дома не запру и вышивать целыми днями не заставлю. Поедешь со мной, торговым делам учиться. Покажу тебе такое, чего ты и не видела никогда. А сроку тебе по этому договору ровно год. В этот год хочешь — ядом меня трави, хочешь — лестницу салом намажь, хочешь — слуг подкупай, я не обижусь. Если получится — станешь богатой вдовой, всё моё тебе останется, завидная невеста. А не получится, если замечу, увернусь, уличу тебя — будешь со мною дальше жить, как верная жена. Но уж как год пройдёт, тут я тебе доверять стану, и ты меня не подводи, роди мне наследника. Пойдёшь за меня на таких условиях?
— А ну как я крысиной отравы куплю, да убью тебя, — сказала Роксана и шмыгнула-таки носом, — не боишься?
— Не так-то это просто, — ответил Прохазка, — не так-то и просто. Ну, пойду, пока твоя нянька не проснулась.
И ушёл, похохатывая: бородавка! жабья! ну надо же.
-
-
24.05.2017 в 12:49В последнее время пытаюсь снова писать короткую прозу, процесс мучителен, а результат ужасен.
Что Вы делаете, когда собственноручно написанное вызывает внутренний протест и душевные судороги?
-
-
24.05.2017 в 13:53-
-
24.05.2017 в 23:13-
-
25.05.2017 в 13:55и читатель одновременно с ней подумал то же самое. а если вдруг не колдун, то его разумный подход нивелирует весь роксанин негатив, скопившийся у читателя за чтение предыдущих глав.
и почему-то мне вспомнилось, что Ретт Батлер тоже убедительно доказал Скарлетт, что он для нее наилучшая партия, ох уж эти ассоциативные связис другой стороны, деловой подход, который избрал жених, вызывает другую волну тревожных ассоциаций - с той силой, что вечно торгуется за души и вроде как предлагает выгодную сделку, но она всегда с подвохом
-
-
29.05.2017 в 21:24