юдифь с головой олорифма
Частный психотерапевт сыт по горло своими пациентами.
понедельник, 20 апреля 2015
воскресенье, 19 апреля 2015
юдифь с головой олорифма
А вот теперь мне очень нужна ваша помощь.
Преамбула такова. Иногда, когда я в состоянии встать в восемь утра в воскресенье, я иду на охоту.
Наш блошиный рынок это развлечение для людей небрезгливых и толерантных к девяностым.
Не Портобелло. Мда.
Однако, хороший охотник легко найдёт там такие необходимые в быту вещи, как: прелестные фарфоровые статуэтки, стекло для керосинок, чудной формы латунные ложечки, почти целый баян, лабораторную посуду, аптечные пузырьки, стеклянные штофы с притёртой крышечкой, блюдечки с голубой каёмочкой etc. Особняком — пластинки и книги. Если продраться через тонны литературы жанра "Самоучитель игры на баяне. Часть первая. Песни про Ленина", через тонны пластинок "Мелодия", в общем, можно найти.
Вот я нашёл томик Гауффа. Старинный. На немецком. А я очень, очень люблю Гауффа.
Но на этом месте начинается загвоздка. Дело в том, что я ни разу не букинист и, как не-букинист, могу сказать, что книжка, во-первых, синяя, во-вторых, размером in-octavo или даже меньше (примерно 120x180мм, это даже меньше коронного octavo), в-третьих, напечатанная офигительной фрактурой.
Это том второй, внутри — «Последний Мариенбургский рыцарь», «Портрет императора» и «Певица».
Год выпуска нигде не написан.
Но беда-то не в этом. Беда в том, что лежала бедная книжка под дождём и снегом, на грязной клеёнке, и оттого вся её задняя обложка (а вся остальная книга в довольно пристойном состоянии) размокла, расклеилась, тиснение слезло, форзац отклеился, краска размылась и у меня сердце обливается кровищей.
В общем, книготорговца я убил, а книгу, влажную, нежную и трепетную, притащил домой, выкроил под неё два куска картона и скрепил канцелярскими зажимами. Теперь она сохнет (хотя её уже повело, конечно), а я страдаю, что не успел сколотить настоящий книжный пресс.
Внимание, вопрос к знатокам. Что мне делать дальше?
Отдать профессиональному реставратору?
Изучить литературу по реставрации и заняться самостоятельно (тут надо сначала сказать, что я уже вполне себе нормальный переплётчик и рука у меня твёрдая, но реставрация это всё-таки целая наука)?
Просушить под прессом и оставить как есть?
больше прекрасного
Преамбула такова. Иногда, когда я в состоянии встать в восемь утра в воскресенье, я иду на охоту.
Наш блошиный рынок это развлечение для людей небрезгливых и толерантных к девяностым.
Не Портобелло. Мда.
Однако, хороший охотник легко найдёт там такие необходимые в быту вещи, как: прелестные фарфоровые статуэтки, стекло для керосинок, чудной формы латунные ложечки, почти целый баян, лабораторную посуду, аптечные пузырьки, стеклянные штофы с притёртой крышечкой, блюдечки с голубой каёмочкой etc. Особняком — пластинки и книги. Если продраться через тонны литературы жанра "Самоучитель игры на баяне. Часть первая. Песни про Ленина", через тонны пластинок "Мелодия", в общем, можно найти.
Вот я нашёл томик Гауффа. Старинный. На немецком. А я очень, очень люблю Гауффа.
Но на этом месте начинается загвоздка. Дело в том, что я ни разу не букинист и, как не-букинист, могу сказать, что книжка, во-первых, синяя, во-вторых, размером in-octavo или даже меньше (примерно 120x180мм, это даже меньше коронного octavo), в-третьих, напечатанная офигительной фрактурой.
Это том второй, внутри — «Последний Мариенбургский рыцарь», «Портрет императора» и «Певица».
Год выпуска нигде не написан.
Но беда-то не в этом. Беда в том, что лежала бедная книжка под дождём и снегом, на грязной клеёнке, и оттого вся её задняя обложка (а вся остальная книга в довольно пристойном состоянии) размокла, расклеилась, тиснение слезло, форзац отклеился, краска размылась и у меня сердце обливается кровищей.
В общем, книготорговца я убил, а книгу, влажную, нежную и трепетную, притащил домой, выкроил под неё два куска картона и скрепил канцелярскими зажимами. Теперь она сохнет (хотя её уже повело, конечно), а я страдаю, что не успел сколотить настоящий книжный пресс.
Внимание, вопрос к знатокам. Что мне делать дальше?
Отдать профессиональному реставратору?
Изучить литературу по реставрации и заняться самостоятельно (тут надо сначала сказать, что я уже вполне себе нормальный переплётчик и рука у меня твёрдая, но реставрация это всё-таки целая наука)?
Просушить под прессом и оставить как есть?
больше прекрасного
пятница, 17 апреля 2015
юдифь с головой олорифма
Я никогда не стану писателем.
Потому что ради тридцатистраничного, вторичного по сути текста я запоем читаю Оливера Сакса, Лурию, теорию вероятностей, книги по биологии и истории ересей.
А не пора б уже признать, что чукча просто читатель?
Потому что ради тридцатистраничного, вторичного по сути текста я запоем читаю Оливера Сакса, Лурию, теорию вероятностей, книги по биологии и истории ересей.
А не пора б уже признать, что чукча просто читатель?
четверг, 16 апреля 2015
юдифь с головой олорифма
Лучше и ёмче всего ситуацию описывает Пашенька, который говорит — а вот когда мы все вместе решим накатить на это обновления, то непременно вступим в компост в парадном. Это очень много говорит о Пашеньке, потому что даже у меня, человека, в общем-то, культурного при попытке повторить эту фразу с языка слетает слово "говно". А у него это звучит естественно.
четверг, 09 апреля 2015
юдифь с головой олорифма
С дубовым стуком дурак получает по лбу,
С тревожным звоном врач разбивает колбу,
Орлиным криком вожак собирает кодлу
И сон не берёт измором.
Подобным голосом братьев сзывают к одру,
Таким движеньем факир подзывает кобру,
Таким макаром червяк получает хорду
И Зверь выходит из моря.
Так бог проклинает праведных, словно скудо
умие вдруг поражает его. Посуда
звенит в серванте. Я стану таким сосудом, —
Сам чёрт из него не выпьет.
Танцуй, танцуй, золотая Леда, луна — заплаткой,
Стучи, стучи по портовым доскам точёной пяткой,
Дари, дари себя, Леда, лебедю без остатка, —
Луны из-под ног не выбьет
Ни луч рассвета, ни ночь. Об этом молю: скорбящим,
О милосердный, не отказывай в настоящем
Во тьме грядущей.
Страшней всего звучат мне, Господи, обещанья.
Дай мне проснуться, проснуться, Господи, ощущая
Кошмар удушья.
Не дай умереть во сне.
С тревожным звоном врач разбивает колбу,
Орлиным криком вожак собирает кодлу
И сон не берёт измором.
Подобным голосом братьев сзывают к одру,
Таким движеньем факир подзывает кобру,
Таким макаром червяк получает хорду
И Зверь выходит из моря.
Так бог проклинает праведных, словно скудо
умие вдруг поражает его. Посуда
звенит в серванте. Я стану таким сосудом, —
Сам чёрт из него не выпьет.
Танцуй, танцуй, золотая Леда, луна — заплаткой,
Стучи, стучи по портовым доскам точёной пяткой,
Дари, дари себя, Леда, лебедю без остатка, —
Луны из-под ног не выбьет
Ни луч рассвета, ни ночь. Об этом молю: скорбящим,
О милосердный, не отказывай в настоящем
Во тьме грядущей.
Страшней всего звучат мне, Господи, обещанья.
Дай мне проснуться, проснуться, Господи, ощущая
Кошмар удушья.
Не дай умереть во сне.
среда, 08 апреля 2015
юдифь с головой олорифма
приходит смс
он был крещёный?
да нет, какая глупость
но а вдруг
вдруг скажем покрестили
скажем в детстве
по настоянью бабушки
и тёти
каким-то странным именем
чужим
и набираешь номер, чтоб спросить
он был крещёный?
да нет, какая глупость
но а вдруг
вдруг скажем покрестили
скажем в детстве
по настоянью бабушки
и тёти
каким-то странным именем
чужим
и набираешь номер, чтоб спросить
вторник, 07 апреля 2015
юдифь с головой олорифма
со стороны, и будто бы чужие
не руки а как будто бы не к месту
как будто не мои
как мы с тобою верили друг другу
так нам никто наверно не поверит
и с кем теперь мне говорить о смерти
и с кем теперь мне говорить о смерти
не руки а как будто бы не к месту
как будто не мои
как мы с тобою верили друг другу
так нам никто наверно не поверит
и с кем теперь мне говорить о смерти
и с кем теперь мне говорить о смерти
среда, 01 апреля 2015
юдифь с головой олорифма
И кстати, я придумал сообщество.
Наверняка оно где-нибудь уже есть
Это сообщество с книжными отзывами.
Но отзывами на книги не только непрочитанные, но ещё и ненаписанные.
Как способ вытащить из готовы целую книжную полку трупов.
То есть, буквально, берёшь и рассказываешь: чуваки, я тут недавно прочитал такую книжку.
Называется - "Браво, Новембер Чарли". Автор - Виктор Зулу. Обложка синенькая.
Фэнтези, а вроде не фэнтези, не поймёшь. Антураж 19 века и британских колоний. Про корабли.
И всех героев зовут как флаг из сигнального свода.
то есть, главный герой такой, а второй главный герой такой, а тут война и всё заверте
Всем рекомендую, потому что.
И люди такие: дааа, а на что похоже?
А мистика там есть?
А длинная книжка-то? Читать-то стоит вообще, если я тягомотину не люблю?
И вот пока ты пишешь, у тебя облик книжки в голове складывается.
Но кто бы сыграл со мной?
UPD: добро пожаловать в библиотеку Третьего мира!
Вот они, перед вами, книжные хранилища Тлёна, чудом избежавшие страшной участи стать библиотекой Мёнина.
Для призрачных обитателей важней всего, чтобы нашёлся глупец, поверивший библиотекарю.
Только у него, у счастливца, есть шанс протянуть руку к книжной полке и снять с неё томик в пыльной обложке.
Ну, кто ещё хочет, чтобы его книжка хренировалась?)
юдифь с головой олорифма
из цикла "Ева"
Хо́ла, — говорит мне Мария де лос Долорес,
А я сижу, как дурак или иностранец,
На белой плите, укрываясь от солнца
зонтиком из газеты.
и тем не менее,
Хо́ла, — говорит мне Мария, —
Не хочешь этих груш или апельсинов?
Хо́ла, — говорит мне Мария,
поводя литыми латунными бёдрами:
у тебя такое лицо, как будто ты пил воду из моря.
А я сижу, как дурак или иностранец,
И смотрю на икры её, на двух драгоценных лососей,
И на бёдра её, на бёдра Марии Скорбящей,
что, качаясь, с кувшином, совсем растворяется в солнце,
что, как яблоня, готова к плодоноше́нью
(в этот час Мария носит плоды на рынок).
Я смотрю на её го́лени и колени,
И колени её кру́глы, как апельсины.
Мария, качая всем телом, как храмом в мареве, входит в воду.
Ноги её становятся малыми рыбками,
Ступни её превращаются в ра́кушки,
А груди становятся лунами, настоящей и отражённой.
Словно лодка с синей кормою,
Мария уходит в море.
— Хо́ла, — говорит мне темноглазая, как серна, Мария
(у неё глубокая радужка со слепую спелую вишню,
на ней не видно зрачка) —
Ты, кажется голоден, ты так пожираешь меня глазами,
Тебе будет дурно, если ты не уйдёшь от солнца.
Тебе, — говорит Мария, — не поможет твоя газета.
Вот, возьми винограда.
Хо́ла, — говорит мне Мария де лос Долорес,
А я сижу, как дурак или иностранец,
На белой плите, укрываясь от солнца
зонтиком из газеты.
и тем не менее,
Хо́ла, — говорит мне Мария, —
Не хочешь этих груш или апельсинов?
Хо́ла, — говорит мне Мария,
поводя литыми латунными бёдрами:
у тебя такое лицо, как будто ты пил воду из моря.
А я сижу, как дурак или иностранец,
И смотрю на икры её, на двух драгоценных лососей,
И на бёдра её, на бёдра Марии Скорбящей,
что, качаясь, с кувшином, совсем растворяется в солнце,
что, как яблоня, готова к плодоноше́нью
(в этот час Мария носит плоды на рынок).
Я смотрю на её го́лени и колени,
И колени её кру́глы, как апельсины.
Мария, качая всем телом, как храмом в мареве, входит в воду.
Ноги её становятся малыми рыбками,
Ступни её превращаются в ра́кушки,
А груди становятся лунами, настоящей и отражённой.
Словно лодка с синей кормою,
Мария уходит в море.
— Хо́ла, — говорит мне темноглазая, как серна, Мария
(у неё глубокая радужка со слепую спелую вишню,
на ней не видно зрачка) —
Ты, кажется голоден, ты так пожираешь меня глазами,
Тебе будет дурно, если ты не уйдёшь от солнца.
Тебе, — говорит Мария, — не поможет твоя газета.
Вот, возьми винограда.
вторник, 31 марта 2015
юдифь с головой олорифма
Вот, например, сварили груши и съели вместе с палочками.
юдифь с головой олорифма
- Когда поднимаешься вверх, то сначала почти ничего не видишь. Стена оставляет следы на границе зрения, где пока ещё теплится память о тонких трещинках с потолка, понятных, но поперёк горла, как немцу — идиш.
На чём в этот город вьедешь, на том и выедешь. - В процессе подъёма случается странное. Ты уже не видишь ни берег, засаженный ивами неглиже, ни пароходика с колесом, а видишь контуры крыш, каланчу, вокзал, и вспоминаешь некстати: когда-то твой друг сказал — голубое на сером всегда так смотрится невесомо.
- Ты хотел казаться спокойным, но сам по себе ускоряешь шаг. То, что было цветным пятном, обретёт детали, форму, запах. Детали царапают память, и память являет картинки, как ржа в металле (мама вешает простыни; старый портрет отца (сорок первый, Таллинн).
- Ты примеряешь «как я по вам скучал», в общем, уже понимая, что это ложь, но со своего, с разношенного плеча, что означает, что врать-то об этом можно.
- В это же время лужа блестит как ложка.
- Она сверкает, и в этом мареве золотом тревожный взгляд твой жадно по миру шарит, вот церковка — тонкая, хрупкая, как картон, вот паперть, обсижена мухами попрошаек, и ты завернёшь туда, только — потом, потом...
Хотя попрошаек так рано почти что нет, и храм, и паперть равно заливает свет. - А небо над головой — бирюзовый шарик.
- На эти крыши ступала твоя нога, когда ты сам почти ничего не весил. Когда вечера твои, тягучие, как нуга, тебя обнимали, если ты был невесел. Потом ты сам пошёл по горам и весям, туда — на север, в розовые снега.
- Город знает секрет вечной старости, — говоришь ты внезапно вслух, как бы пробуя усомниться. Но сам остаёшься к этим сомненьям глух, поскольку вот они, те же и те же лица. Пани Марыся взбивает подушки. Пух вылетает на улицу, там продолжая виться.
- Старое, новое, чёртово колесо, в луже заметно, что возраст подкрался ближе. Мама сказала — ты похудел лицом. Ты похудел лицом, но раздался ниже. Стоя в тени, на площади, в узкой нише, ты закрываешь глаза и видишь всё тот же сон.
- Как ты уезжаешь из города прочь, в этот раз — баржой, вниз по течению, а дальше — на поезд, в Осло, и пани Марыся не скажет маме, что ты — чужой, одет по-чужому и выглядишь слишком взросло.
четверг, 26 марта 2015
юдифь с головой олорифма
Доктор:
— А у нас тут батюшка лежит.
Тут надо сказать, что Доктор у нас работает реаниматологом наркологической реанимации. Поэтому у них там две категории, ну, больных.
— Кагором, — говорю, — упилси или ладана нанюхалси?
— Пять промилле, — говорит Доктор, — коварная штука кагор.
Вот так.
— А у нас тут батюшка лежит.
Тут надо сказать, что Доктор у нас работает реаниматологом наркологической реанимации. Поэтому у них там две категории, ну, больных.
— Кагором, — говорю, — упилси или ладана нанюхалси?
— Пять промилле, — говорит Доктор, — коварная штука кагор.
Вот так.
среда, 18 марта 2015
08:14
Доступ к записи ограничен
юдифь с головой олорифма
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
воскресенье, 15 марта 2015
юдифь с головой олорифма
Новость дня!
Мифические "Чернила" от "Гаммы", за 22 рубля бутылочка, действительно существуют. Более того — по цвету они в несколько раз плотнее "Туши" от той же "Гаммы", что, как по мне, совершенный нонсенс. Кстати, это единственная тушь, которую можно заливать в parallel pen без боязни угробить ручку.
Более того — объём волшебной бутылочки 70мл, а расход в два раза ниже, чем у родных картриджей parallel pen (которые просто на лету высасываются бумагой, а потом расплываются на ней мохнатыми кляксами). На самом деле, родные чернила расплываются так сильно, что в ручку 1.5 их вообще бессмысленно заливать — на любой "тренировочной" бумаге, даже на офисной мелованной, тонкую линию не проведёшь. Гаммовские же не текут даже на промокашке.
На нижней картинке — как раз они.
А у меня в качестве тренировочного полигона — рулон крафт-бумаги, двадцать пять погонных метров. Вот изрисую его до конца — и сразу стану крутым каллиграфом.
С Доктором таки придумали название для лавки кожаных штук. Оно, во-первых, выросло из домашних прозвищ, а во-вторых, на латыни. Lepus et Lupus — по-моему, звучит.
Мифические "Чернила" от "Гаммы", за 22 рубля бутылочка, действительно существуют. Более того — по цвету они в несколько раз плотнее "Туши" от той же "Гаммы", что, как по мне, совершенный нонсенс. Кстати, это единственная тушь, которую можно заливать в parallel pen без боязни угробить ручку.
Более того — объём волшебной бутылочки 70мл, а расход в два раза ниже, чем у родных картриджей parallel pen (которые просто на лету высасываются бумагой, а потом расплываются на ней мохнатыми кляксами). На самом деле, родные чернила расплываются так сильно, что в ручку 1.5 их вообще бессмысленно заливать — на любой "тренировочной" бумаге, даже на офисной мелованной, тонкую линию не проведёшь. Гаммовские же не текут даже на промокашке.
На нижней картинке — как раз они.
А у меня в качестве тренировочного полигона — рулон крафт-бумаги, двадцать пять погонных метров. Вот изрисую его до конца — и сразу стану крутым каллиграфом.
С Доктором таки придумали название для лавки кожаных штук. Оно, во-первых, выросло из домашних прозвищ, а во-вторых, на латыни. Lepus et Lupus — по-моему, звучит.
четверг, 12 марта 2015
юдифь с головой олорифма
Я вышел из аэропорта
с клетчатым кофром в руке.
В другой руке я нёс свою любовь.
Такую большую,
что на таможне её пришлось декларировать.
Масса проблем
на въезде и на выезде.
Особенно — на въезде.
Не во всякой стране
разрешены к ввозу
такие сомнительные вещи.
с клетчатым кофром в руке.
В другой руке я нёс свою любовь.
Такую большую,
что на таможне её пришлось декларировать.
Масса проблем
на въезде и на выезде.
Особенно — на въезде.
Не во всякой стране
разрешены к ввозу
такие сомнительные вещи.
среда, 11 марта 2015
юдифь с головой олорифма
Когда я была маленькая, каждую субботу мы ходили с папой в музей природы. Буквально, как на работу, в субботу папа брал меня за руку и вёл в музей.
Так вот, на Кузнечной площади, угол Кузнечного и Марата, в музее Арктики и Антарктики помимо маузера Папанина есть потрясающие арктические летающие пингвины.
Давайте я что ли на волне тоски по Питеру вам их покажу.
Музей был пыльным, пустым и советским, с графиками, таблицами, большими и маленькими диорамами, маринованными в формалине лягушками, подсвеченными картами рек и столбиками почв, рыбами под стеклом и птицами под самым потолком.
У диорам был наивный гуашевый задник, но делал их большой художник: небо, воздух и ощущение простора было практически в каждой.
Там была тропка во ржи, с васильками и куропатками, идущая далекооо к горизонту. И озеро Неро, начинавшееся на уровне глаз: как будто ты лежишь в прибрежной тине, а над тобой камыши и голубой купол с птицами.
Они были замечательными, потому что передавали даже запах. Рраз — мокрые камыши, рраз — весна и пахнет талой водой и птичьими какашками, рраз — рожь, васильки и пыль на тропинке горячая-горячая.
Это я так пытаюсь оправдаться: в моём возрасте уже принято обладать прогрессивными взглядами и громко причитать над чучелами маленьких зверушек. А я люблю чучела маленьких зверушек, люблю куропаток во ржи и сома под стеклом, орла на шкафу и маринованную лягушку, и даже зайчиков и белочек люблю. Люблю графики рек, таблицы почв и что там ещё, присыпанное пылью.
Так вот, на Кузнечной площади, угол Кузнечного и Марата, в музее Арктики и Антарктики помимо маузера Папанина есть потрясающие арктические летающие пингвины.
Давайте я что ли на волне тоски по Питеру вам их покажу.
понедельник, 09 марта 2015
юдифь с головой олорифма
Ну и погодка. Как говорит Л., "В нашем возрасте уже положено беспокоиться о шейке бедра".
воскресенье, 08 марта 2015
юдифь с головой олорифма
Дэвид, ты пока повиси здесь, а то я немножко слишком того.
пятница, 06 марта 2015
юдифь с головой олорифма
Дождалась. Додо наконец издаёт "Мартин не плачет"!
planeta.ru/campaigns/martin
Господи господи господи, купи мне слона.
ЗЫ: спасибо, господи, на слона подписалась. Теперь, боженька, купи мне Гилмора.
planeta.ru/campaigns/martin
Господи господи господи, купи мне слона.
ЗЫ: спасибо, господи, на слона подписалась. Теперь, боженька, купи мне Гилмора.
среда, 04 марта 2015
юдифь с головой олорифма
Меня вконтактике на фотографиях не отмечают, а отмечают исключительно на чём-то подобном.
Я же классический читатель поэзии скандинавских левшей.
Я же классический читатель поэзии скандинавских левшей.
А Фася — бородатый читатель мистики и ужасов.
А эротические романы для аллергиков явно ставили для Пашки.
но будем честными — кто без прибабаха
