юдифь с головой олорифма
Купе тоже оказалось новым с иголочки. На узких синих диванчиках лежало бельё в хрустящей полиэтиленовой обёртке. Внизу стояли три пары тапочек, цветных и одноразовых. Алёша поискал глазами четвёртую пару и тут же встретился глазами с женщиной неопределённого возраста. Она посмотрела на Алёшу поверх книжки и весело сказала:
— Гутен таг!
— Здравствуйте, — сказал Алёша и сел с краешку, поставив рюкзак на колени. Таг — это было сильно сказано. За окном только-только разгорался гутен морген, безоблачное утро самого начала бесконечного лета. На Алёшу вдруг накатили тоска и счастье, какие — следовало бы сказать — всегда накатывали на него в дороге. Но правда состояла в том, что не так уж часто Алёше доводилось путешествовать. К тому же, каждое путешествие оказывалось в какой-то степени судьбоносным. Сегодня о судьбе не думалось. Он, в частности, задумался вот о чём: обязательно ли надо разуваться, и прилично ли расшнуровывать кроссовки прямо здесь или надо бы выйти. Пока он думал, женщина отложила книжку, привстала и вдруг спросила:
— Вопрос на миллион, сосед. Вам душно или дует?
— Дует, — весело сказал Алёша, — но вы открывайте, я не боюсь, я привык.
Она повисла на фрамуге, та поддавалась туго, и Алёша помог. Сразу стало свежее, и Алёша окончательно передумал пока разуваться.
— Ольга, — сказала женщина и протянула узкую ладонь. Ладонь была худая, смуглая и как будто старше лица. Безымянный палец перерезала светлая полоска незагорелой кожи. Алёша неловко пожал её и сказал:
— Аликс Мпемба.
— Саша? — деловито уточнила Ольга.
— Алёша, — сказал Алёша.
— Врач?
Алёша развёл руками.
— Коллег обычно по имени-отчеству, — сказала Ольга, — но да ладно. Я в отпуск, к семье, а вы-то куда, коллега?
— По целевому, — сказал Алёша непривычную ещё для губ фразу, и она посмотрела на него по-новому: с весёлым любопытством.
— На лето? На год?
Алёша кивнул.
— Далеко ли?
Алёша махнул рукой, справедливо рассудив, что название деревни, которое и сам он не помнил, ничего Ольге не скажет.
Зашла женщина-проводник, проверила по второму кругу документы, водя по ним коротко остриженным ногтем. Алёша отметил, что из кармана у неё торчит платок.
— Будьте здоровы, — строго сказал он, когда она всё-таки чихнула, закрывшись обшлагом форменной синей куртки.
— Погрейте нос кружкой с чаем, — посоветовала Ольга, — вот так, — и приложила к щеке свою маленькую бутылку с минералкой.
Проводница с интересом на неё посмотрела.
— Нет, — сказал Алёша, — а вдруг это гайморит. Нельзя нагревать гнойные воспаления! Не надо чаем. Хотите я дам вам противовоспалительное?
Проводника как ветром сдуло.
Ольга убрала паспорт и с интересом разглядывала Алёшу с ног до головы, прихлёбывая минералку. К разглядываниям вообще он привык, но эти как будто бы касались не его, Алёши, лично. Не следовало, конечно, лезть с советами. Но ведь Ольга сама начала!
— В России очень любят всё греть, — сказал он, как бы извиняясь, — гайморит, поясницу. Ушибы и растяжения. Детей. Особенно детей.
— Сколько вам лет, коллега? — спросила Ольга.
— Двадцать четыре, — сказал Алёша.
— Ещё лет десять, и вы проникнетесь народной мудростью.
— Доказательная медицина… — сказал Алёша возмущённо.
— Доказательная медицина работает статистически, студент, — сказала Ольга, — но она никогда не работает на отдельно взятой бабке. Бабку надо греть. Если вы её не будете греть, она не выздоровеет вам назло.
— Ерунда какая-то, — сказал Алёша.
Ольга весело рассмеялась. Она вообще была смешливая. Алёше это понравилось. Он, конечно, не любил, когда над ним смеялись, но у Ольги выходило необидно.
— Пойдёмте за чаем, коллега, — сказала она.
Они сходили за чаем (у Ольги оказались при себе очень вкусные пакетики и ещё овсяное печенье, тоже Алёшино любимое) и долго его пили. Ольга задумалась, глядя за окно. Дверь купе они открыли, и из длинного коридора било солнце, летнее, заполошное. Потом Алёша лёг на верхнюю полку, не застилая, и пытался читать. Наверху быстро стало жарко, и он спустился, но внизу было слишком светло, чтобы читать со старой читалки. Поезд делал своё “тудум-тудум”, и Алёшино сердце делало “тудум-тудум”, и буквы делали “тудум-тудум”, и следовало признать уже, что мешало вовсе не солнце. Бесстрашия, с которым он отправился в эту дорогу — в точности как в предыдущую — хватило ровно до момента бездействия, тишины. Он подумал: врач общей практики! Участковый терапевт, вот что такое врач общей практики. Николай научил его слову “спихотерапия” — это когда участковый терапевт, зажатый протоколами, временными рамками, чертовски маленькой зарплатой и огромным количеством бумажной работы, лечит только насморк. А на всё остальное выписывает направление к профильным врачам. Я буду выписывать направление к профильным врачам, успокоительно пообещал себе Алёша. В райцентре — какое странное слово — есть больница, и там есть окулист, и стоматолог есть, и кардиолог… уж конечно. До райцентра добраться можно, только далеко. А если инфекция? А если травма? А если — тут ему стало совсем страшно — а если сложные роды? У них был практикум по хирургии, и Алёша знал, что рука у него твёрдая. Но акушерство — вот акушерство пугало его до дрожи. Лечить больного и то было страшно, но каково было — взять здоровую жензину со здоровым младенцем внутри и сделать так, чтобы младенец стал снаружи. Что он будет делать, если вдруг роды? Он понял, что мысленно листает учебник и ничегошеньки не помнит по акушерству. Что он будет делать? Греть, что ли? А если инсульт? А если острый пиелонефрит? А если перитонит? А если всë-таки роды?
Он почувствовал, как покрывается потом.
В купе зашла Ольга — и когда она только успела выйти — растянулась на своём месте, сунула ноги под простынку.
— Хотите ещё чаю, коллега? — весело спросила она. Алёше показалось, что каким-то непостижимым образом она догадывается о его терзаниях.
— Да, — сказал Алёша, хотя чаю не хотел. Сходил, принёс две кружки. Пока шёл к хвосту вагона — мысленно хоронил карьеру врача, себя, свою незадачливую пациентку — хорошо если бабку, а вдруг роженицу. А когда шёл обратно, стараясь не капнуть кипятком из полных стаканов, вдруг поймал ступнями качание поезда и вдруг всем ствоим существом почувствовал, что летит вперёд — со скоростью вагона и даже чуть быстрее, обгоняя его — летит на загадочный север, и жизнь его там ждёт совершенно новая, и не так ли он боялся, когда в прошлый раз садился в машину и трясся по грунтовке, и не знал, что его ждёт впереди, в стране холодов и медицины — и вдруг поверил, что непременно справится, и на этих крыльях пролетел мимо двери купе, и пришлось возвращаться (восторг уже немного поутих). Поставил стаканы на стол. Поправил пальцем мелко задребезжавшую ложечку, чтобы не звякала.
За окном мелькнула церковь на холме, и Ольга коротко перекрестилась.
— Врач должен быть материалистом, — сказал Алëша, и Ольга снова рассмеялась.
— Гутен таг!
— Здравствуйте, — сказал Алёша и сел с краешку, поставив рюкзак на колени. Таг — это было сильно сказано. За окном только-только разгорался гутен морген, безоблачное утро самого начала бесконечного лета. На Алёшу вдруг накатили тоска и счастье, какие — следовало бы сказать — всегда накатывали на него в дороге. Но правда состояла в том, что не так уж часто Алёше доводилось путешествовать. К тому же, каждое путешествие оказывалось в какой-то степени судьбоносным. Сегодня о судьбе не думалось. Он, в частности, задумался вот о чём: обязательно ли надо разуваться, и прилично ли расшнуровывать кроссовки прямо здесь или надо бы выйти. Пока он думал, женщина отложила книжку, привстала и вдруг спросила:
— Вопрос на миллион, сосед. Вам душно или дует?
— Дует, — весело сказал Алёша, — но вы открывайте, я не боюсь, я привык.
Она повисла на фрамуге, та поддавалась туго, и Алёша помог. Сразу стало свежее, и Алёша окончательно передумал пока разуваться.
— Ольга, — сказала женщина и протянула узкую ладонь. Ладонь была худая, смуглая и как будто старше лица. Безымянный палец перерезала светлая полоска незагорелой кожи. Алёша неловко пожал её и сказал:
— Аликс Мпемба.
— Саша? — деловито уточнила Ольга.
— Алёша, — сказал Алёша.
— Врач?
Алёша развёл руками.
— Коллег обычно по имени-отчеству, — сказала Ольга, — но да ладно. Я в отпуск, к семье, а вы-то куда, коллега?
— По целевому, — сказал Алёша непривычную ещё для губ фразу, и она посмотрела на него по-новому: с весёлым любопытством.
— На лето? На год?
Алёша кивнул.
— Далеко ли?
Алёша махнул рукой, справедливо рассудив, что название деревни, которое и сам он не помнил, ничего Ольге не скажет.
Зашла женщина-проводник, проверила по второму кругу документы, водя по ним коротко остриженным ногтем. Алёша отметил, что из кармана у неё торчит платок.
— Будьте здоровы, — строго сказал он, когда она всё-таки чихнула, закрывшись обшлагом форменной синей куртки.
— Погрейте нос кружкой с чаем, — посоветовала Ольга, — вот так, — и приложила к щеке свою маленькую бутылку с минералкой.
Проводница с интересом на неё посмотрела.
— Нет, — сказал Алёша, — а вдруг это гайморит. Нельзя нагревать гнойные воспаления! Не надо чаем. Хотите я дам вам противовоспалительное?
Проводника как ветром сдуло.
Ольга убрала паспорт и с интересом разглядывала Алёшу с ног до головы, прихлёбывая минералку. К разглядываниям вообще он привык, но эти как будто бы касались не его, Алёши, лично. Не следовало, конечно, лезть с советами. Но ведь Ольга сама начала!
— В России очень любят всё греть, — сказал он, как бы извиняясь, — гайморит, поясницу. Ушибы и растяжения. Детей. Особенно детей.
— Сколько вам лет, коллега? — спросила Ольга.
— Двадцать четыре, — сказал Алёша.
— Ещё лет десять, и вы проникнетесь народной мудростью.
— Доказательная медицина… — сказал Алёша возмущённо.
— Доказательная медицина работает статистически, студент, — сказала Ольга, — но она никогда не работает на отдельно взятой бабке. Бабку надо греть. Если вы её не будете греть, она не выздоровеет вам назло.
— Ерунда какая-то, — сказал Алёша.
Ольга весело рассмеялась. Она вообще была смешливая. Алёше это понравилось. Он, конечно, не любил, когда над ним смеялись, но у Ольги выходило необидно.
— Пойдёмте за чаем, коллега, — сказала она.
Они сходили за чаем (у Ольги оказались при себе очень вкусные пакетики и ещё овсяное печенье, тоже Алёшино любимое) и долго его пили. Ольга задумалась, глядя за окно. Дверь купе они открыли, и из длинного коридора било солнце, летнее, заполошное. Потом Алёша лёг на верхнюю полку, не застилая, и пытался читать. Наверху быстро стало жарко, и он спустился, но внизу было слишком светло, чтобы читать со старой читалки. Поезд делал своё “тудум-тудум”, и Алёшино сердце делало “тудум-тудум”, и буквы делали “тудум-тудум”, и следовало признать уже, что мешало вовсе не солнце. Бесстрашия, с которым он отправился в эту дорогу — в точности как в предыдущую — хватило ровно до момента бездействия, тишины. Он подумал: врач общей практики! Участковый терапевт, вот что такое врач общей практики. Николай научил его слову “спихотерапия” — это когда участковый терапевт, зажатый протоколами, временными рамками, чертовски маленькой зарплатой и огромным количеством бумажной работы, лечит только насморк. А на всё остальное выписывает направление к профильным врачам. Я буду выписывать направление к профильным врачам, успокоительно пообещал себе Алёша. В райцентре — какое странное слово — есть больница, и там есть окулист, и стоматолог есть, и кардиолог… уж конечно. До райцентра добраться можно, только далеко. А если инфекция? А если травма? А если — тут ему стало совсем страшно — а если сложные роды? У них был практикум по хирургии, и Алёша знал, что рука у него твёрдая. Но акушерство — вот акушерство пугало его до дрожи. Лечить больного и то было страшно, но каково было — взять здоровую жензину со здоровым младенцем внутри и сделать так, чтобы младенец стал снаружи. Что он будет делать, если вдруг роды? Он понял, что мысленно листает учебник и ничегошеньки не помнит по акушерству. Что он будет делать? Греть, что ли? А если инсульт? А если острый пиелонефрит? А если перитонит? А если всë-таки роды?
Он почувствовал, как покрывается потом.
В купе зашла Ольга — и когда она только успела выйти — растянулась на своём месте, сунула ноги под простынку.
— Хотите ещё чаю, коллега? — весело спросила она. Алёше показалось, что каким-то непостижимым образом она догадывается о его терзаниях.
— Да, — сказал Алёша, хотя чаю не хотел. Сходил, принёс две кружки. Пока шёл к хвосту вагона — мысленно хоронил карьеру врача, себя, свою незадачливую пациентку — хорошо если бабку, а вдруг роженицу. А когда шёл обратно, стараясь не капнуть кипятком из полных стаканов, вдруг поймал ступнями качание поезда и вдруг всем ствоим существом почувствовал, что летит вперёд — со скоростью вагона и даже чуть быстрее, обгоняя его — летит на загадочный север, и жизнь его там ждёт совершенно новая, и не так ли он боялся, когда в прошлый раз садился в машину и трясся по грунтовке, и не знал, что его ждёт впереди, в стране холодов и медицины — и вдруг поверил, что непременно справится, и на этих крыльях пролетел мимо двери купе, и пришлось возвращаться (восторг уже немного поутих). Поставил стаканы на стол. Поправил пальцем мелко задребезжавшую ложечку, чтобы не звякала.
За окном мелькнула церковь на холме, и Ольга коротко перекрестилась.
— Врач должен быть материалистом, — сказал Алëша, и Ольга снова рассмеялась.
-
-
03.08.2022 в 22:17