юдифь с головой олорифма
Ложусь на диван, закидываю ноги на спинку, говорю Доктору: ну почему я инженер. Почему я не художник. Жила бы в Венеции, рисовала бы картины, ходила бы по квартире голая, пахла бы морем и растворителем. Или ещё лучше: заниматься большой наукой. Работать на фронтире новейших знаний человечества; публиковаться в толстых журналах по астрофизике. Заикаться, подхватывает Доктор. Не мыть голову неделями. Носить старомодные шмотки и ни черта не зарабатывать. Такие, знаешь, старомодные чулочки и свитера на три размера больше. И очки на восемь диоптрий. Будем в шахматы с тобой играть. По-моему, говорит, ужасно мило, ужасно, и совершенно в твоём духе. Я согласен.
И ведь он не шутит. Он действительно согласен.
Чёрт. Говорил же мне мой учитель физики — иди в науку, иди. Неет. Мне двадцать пять, и я до сих пор не знаю, чего хочу.
Вот в науку хочу, но уже поздно.
И ведь он не шутит. Он действительно согласен.
Чёрт. Говорил же мне мой учитель физики — иди в науку, иди. Неет. Мне двадцать пять, и я до сих пор не знаю, чего хочу.
Вот в науку хочу, но уже поздно.
А я художник. Почему я не живу в Венеции, где моя обнаженность, запахи моря и растворителей
А очки оставьте нам, несоциализированным докторам астрономических наук.
Правда что ли хоть кандидатскую защитить.
Но настоящая женская версия Готтлиба преподаёт у нас в университете. Радиофизик. Ужасно клёвая,
если можешь расслышать, что она там бормочет.