С Маечкой девочкой неожиданно добровольно-принудительно занялись садоводством. Ну как занялись. Дед подарил набор для выращивания горошка. Не целиком, а так. Вырастить на пять сантиметров и слопать. Это называется микрозелень. Ещё есть проростки, это когда всякая там пшеница только проросла, и её сразу съели. Говорят: от проращивания в зерне просыпаются всякие витамины. Очень полезно. Мы уже проращивали свёклу, редьку, рукколу, про всякие кресс-салаты даже упоминать не будем.
Притом почему-то с лейкой бегаю исключительно я. А ест всё это исключительно Майка. Майка не аграрий, её интересуют более тонкие материи. Давеча говорю: Майя Антоновна, у меня к тебе дело, сделай его пожалуйста. Поставь валенки на батарею. Она замерла. И говорит так осторожненько: его? Его — это мальчик. Разве дело — мальчик? Разве дело — он?
И стоит. Вся такая Дитмар Эльяшевич. Как объяснить трёхлетке со склонностью к анализу всего, что такое средний род? Валенки забыты.
Так вот. Проростки — это очень полезно. Недавно сделала мой любимый салат из проростков. Я не знаю, нужен ли вам рецепт, но я его всё равно вам расскажу. Берётся ячмень, замачивается на сутки и немного проращивается. Потом высушивается (это называется солод), потом нагревается до определённой температуры (это называется затирка, она заставляет ферменты в солоде превратить крахмал в сахара), потом заливается водою и в компании дрожжей верхового брожения бродит в тёплой кладовке примерно неделю.
Этот салат я обычно называю "пиво".

@темы: лытдыбр, майская книга

---

Проявила слабость и взяла билет с 10 кг багажа. Могу ли я лететь на пять дней с одной зубочисткой? Могу! Но хочу ли я платьишко?
Но всё равно хуп хэ.

@темы: лытдыбр

---

Позапрошлый раз кино я смотрела, по-моему, летом или ранней осенью. Да, это был сентябрь, потому что Антон уговорил меня на "Особенности национальной охоты", а я в протестном порыве нажарила грибов и купила водки. Антон оказался прав, кино было дивное. И водка вкусная. А прошлый раз мы смотрели "Последнюю дуэль". Смотрели в три приёма и посмотрели уже две трети. Отличное кино. Антон смотрит и говорит: такое впечатление, что всем им шестнадцать лет. Житие у них, говорю, в шестнадцать лет тяжкое было. Может, в марте досмотрим! А сегодня у меня было очень много дел, поэтому, как обычно, уложив Майю в 11, я вообще-то пошла верстать, но вдруг включила "О всех созданиях больших и малых" и честно отсмотрела 15 минут, раздумывая, почему я вдруг так плохо понимаю английский, да ещё британский, — общий смысл ясен, но половина слов незнакомая. Через 15 минут прояснилось: это оказался немецкий дубляж. Видимо, его сразу замаскировал Зигфрррид Фарррнон. Теперь думаю: когда это я успела начать понимать немецкий.
Спать.

@темы: лытдыбр

---

Всё что угодно может изменить
свои цвета в эпоху перемены.
Вот красный и зелёный: новый цвет
отчаянья — уже не рождества,
уже не цирка: красный и зелёный —
обрядовой рябины в сентябре
и красной меди с прозеленью: окись;
ярящаяся, огненная ярь;
томительная, желчная медянка;
и что ты скажешь мне, Йоганнес Иттен,
об этом сочетании цветов?
Вот красный и зелёный: это ржа
грызёт железо; это рожь
в закатном солнце мирно колосится,
и в мирных зёрнах дремлет спорынья.
Вот звук кимвал, и даже самый звук
сквозь медь почти насквозь проела окись.

Где, зрячий, ты ещё услышишь жизнь?
Нигде, нигде, а только в меди мёртвых.

@темы: стихи

---

кто, на тёплом животе
растянувшись на кровати,
в майском мороке, одна,
ранним утром, в одеяле,
в золотистом одеяньи,
в клетке южного окна,
кто слюнявит эти пальцы,
кто читает, как скитальцы
тащат древнее кольцо
через реки, лес и камень,
чтобы бросить в адский пламень
и забыть в конце концов?
кто внимает путь их трудный?
жирный хрущик изумрудный
бьётся в форточку, стуча
для чего же добрый бог
сотворил такую цацу
луч сползает по матрацу,
пляшет пыль на дне луча.

@темы: лытдыбр

---

Мечты 2022

научиться работать
научиться учиться
поспать на дереве
построить иглу
научиться очень хорошо плавать кролем
автомобиль
в Стамбул
сварить отличное пиво

@темы: лытдыбр

---

1. Снилось, что Мария Галина на самом деле Гали́на Ма́рия.
2. Вася Разумов написал отличный и очень трогательный текст про кунилингус.
3. Мне перестал помогать от бессонницы тразодон, и последний раз спать мне доводилось в пятницу. Как раз про Марию Галину.
4. Очень болит выше шеи

@темы: лытдыбр

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Кто как называется, тот так и называется!

@темы: лытдыбр

---

Придумала для матушки кукольную серию. Не мучительно сложные композиции с бэкграундом, а именно серию — простые формы, одинаковые фарфоровые головки, пусть и с разной росписью: это будут чашки. Девочки в одинаковых коротких, до колена, кринолинчиках — узнаваемой, чашечной формы, и у каждой сзади на шейке, почти под волосами, клеймо: ЛФЗ — это, конечно, будет Кобальтовая сетка; Дулёво — Сирень; Вербилки и так далее. Самое трогательное будет это клеймо.

@темы: лытдыбр

---

Фиксирую мечту: дописать книжку про Алёшину зимовку и заказать к ней иллюстрации Евгении Двоскиной.

@темы: лытдыбр

---

Кто-то сказал, мол, что в "Записках юного врача", в экранизации, нереалистично, что старший протагонист на голову выше младшего (мелкого Рэдклиффа) — мол, ему уже было за 20, он бы так не вырос.
А я думаю о том, что именно эта случайная или нет разница в росте — очень точная деталь: он, немолодой здоровый лоб, помнит себя мелким.
Так же и весь абсурд "Особенностей национальной охоты" объясняется жанром. Это не история о событиях — это воспоминания об этой истории. Байки, которые потом участники будут, более или менее завирая, друг другу рассказывать.

Ненадёжные рассказчики встречаются куда чаще, чем это кажется на первый взгляд.

@темы: лытдыбр

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Никогда не догадаетесь, что находится по адресу yarbalet.ru (спойлер - нет, не ярославская балетная школа).

***
А. читает Майе "Айболита", дошел до страусят: и корь и дифтерит у них, и язва и бронхит у них, и голова болит у них, и горлышко болит. Поднимает глаза от книги, вздыхает и говорит:
— Да. Не жильцы страусята. Не жильцы.


***
Заболела ветрянкой (страусята — не жильцы!). Больше не буду красивой. Если оправлюсь от чёртовой температуры и невозможности глотать. Что ж, всё это было ужасно интересно.

@темы: лытдыбр

---

ЛЕТО. III. Однёрка

Вчера прощались шумно, а сегодня Алёша поднялся до света, — точнее, свет-то уже брезжил сквозь грязноватые оконные стёкла, но Алёша, заправляя постель, подумал, что куда чаще заставал такой свет, засиживаясь допоздна над конспектами. Он и не спал почти. Снял телефон с зарядки, смотал проводок и сунул в кармашек рюкзака.
Рюкзак стоял на опустевшей койке и был огромным, как будто вырос за ночь. Как его такой тащить? Алёша покрутил в руках тапочки, — они назывались смешным словом “стланцы”, хотя что в нём смешного, он объяснить не мог, — тапочки уже не лезли. Тогда он аккуратно поставил их под кровать и пошёл чистить зубы в маленькую, общую на две спальни ванную. Умывальника там было два, а зеркал за ними не было. Зеркало висело рядом с розеткой для электробритвы, и брезгливый Николай всё время ругался на то, что кто-то из соседей опять не подмёл за собою щетину.
Алёша дочистил зубы, плеснул в лицо холодной, озябшей за ночь в трубах водой и вернулся в комнату. Номер её был сто тридцать четвёртый, что было необъяснимо, потому что находилась она на втором этаже, и прочие комнаты — кроме сто тридцать четвёртой и сто тридцать пятой — были двухсотыми. Цифры были намалёваны краской по трафарету, и единица пропечаталась плоховато. Алёша вдруг вспомнил их с Николаем первого соседа, — тот был из Сыктывкара и когда диктовал что-нибудь, говорил не “единица”, а “однёрка”. Почему-то имя соседа стёрлось из памяти, хотя он прожил с ними целый семестр.
Имя стёрлось, а однёрка осталась. Сосед был невысоким, кряжистым и хитроватым.
Вот бы кому, подумал Алёша спокойно, на север ехать. Да он и уехал на север, завалив экзамены после первого семестра. Интересно, кто он теперь? Фельдшер скорой помощи?
Он подровнял стопку книг, которые Николай обещал отнести за него в университетскую библиотеку. Рюкзак всё ещё стоял на кровати, но показался теперь не огромным, а крошечным. Вся Алёшина жизнь в него уместилась: и книги, и шесть последних лет, и смена белья. Только тапочки (“стланцы”, снова вспомнил Алёша и улыбнулся) не влезли.
Посмотрел на спящего Николая — тот бесшумно дышал во сне. Обвёл глазами комнату. Она тоже вдруг показалась ему меньше чем обычно, хотя беспорядок уже убрали.
Утренний свет уже стал ярким, почти дневным, и непонятно было, отчего это все спят ещё.
Он тряхнул головой, прогоняя остатки сна, закинул рюкзак за спину, потянул за лямки, устраивая его на плечах поудобнее, и вышел вон.
Метро уже работало, и он прошёл своим быстрым шагом в высокие, в два своих роста, двери. Приложил карточку, встал на эскалатор, поплыл вниз, по привычке считая лампы. Алёша любил метро. Встречая в какой-нибудь книжке дворцовую залу, непременно воображал себе Киевскую или Проспект мира, но больше прочих станций обожал Новослободскую, потому что вообще испытывал слабость ко всему цветастому.
В полупустом вагоне сел на новенький диванчик один, с краю. Опрятная старушка напротив пробормотала себе под нос, но так, чтобы Алёша услышал:
— Развелось черножопых!
И настроение у Алёши немного испортилось.
Но на вокзале он купил себе два длинных сэндвича с ветчиной и маринованными огурцами и неожиданно повеселел. Посмотрел на часы и решил наверх, в зал ожидания, не подниматься: прислонился к стене и стал жевать.
Дядька в полосатой тельняшке и с красным лицом остановился, тоже уставился на табло, оттянул заскорузлым пальцем уголок глаза. Пробормотал:
— Ничего не вижу. Воркута, Воркута… Не могут делать крупнее, что ли! Вон даже для слепых везде пупырышков этих понавесили, а для нормальных людей нормальное табло сделать не могут.
Алёша кусал сэндвич и думал: а всё-таки какое красное у него лицо. Вряд ли алкоголизм, непохоже, а скорее что-то сосудистое. Полосатый тоже смерил его суровым взглядом.
— Этот вон всё видит, небось, — сказал он неведомо кому, — только вообще по русски не говорит.
— Я говорю, — сказал зачем-то Алёша. Зрение у него действительно было прекрасным, великолепная единица на оба глаза.
— Опа, — сказал полосатый, — никак внук олимпиады?
— Олимпиада, — сказал Алёша, — такое имя было. Женское. Олимпиада Самсоновна. Нет. Мою бабушку зовут Хонора Мпемба.
Он, конечно, подыгрывал. Про олимпиаду восьмидесятого года и её многочисленных потомков ему было прекрасно известно.
— Ну ты Пушкин, — сказал полосатый, — образованный какой, надо же.
Пушкин — это было лучше, чем черножопый, но тоже надоело. Почему, подумал Алёша с внезапной тоской, я не могу быть просто Алёша.
На табло появился наконец номер платформы, и он вдруг заторопился, подхватил с пола рюкзак. Зачем было спешить — непонятно, но что-то с самого утра гнало его вперёд, словно бы какой-то попутный ветер.
— Вы бы сердце проверили, — сказал всё-таки Алёша и пошёл, не в силах больше стоять, к выходу. Один только раз обернулся — полосатый смотрел на него озадаченно. Ничего, подумал Алёша, может, и правда проверится.
Спохватившись, нащупал в кармане рюкзака файлик с документами — всё было на месте — вчитался в распечатанный на полуживом общажном принтере билет и пошёл к вагону. Было самое начало лета, но как в мае прихватило холодом, так и не отпустило, и с утра было зябко. На вокзале пахло поездами и ещё почему-то клюквой в сахарной пудре (тут Алёша вздохнул — в зале ожидания был магазинчик с русскими сладостями, но очень дорогой). Вагон был за номером первым, но ближайший вагон оказался шестнадцатым, — и Алёша, ещё раз перепроверив номер поезда, бодро пошёл к голове состава, вдаль по затопленному холодным солнцем перрону.

@темы: зимовье, тексты

---

Новый вишлист:

— бюст Чехова, ЛФЗИ
— винтажный лыжный комбинезон из 70х
— фотоаппарат беззеркальный
— минималистичные блокнотики в любом количестве
— лакрица
— Pale Fire, Набоков, Gingko Press
— книги Нансена и про Нансена

@темы: лытдыбр

---

Товарищи, а накидайте мне, пожалуйста, фильмов, которые должен смотреть каждый образованный человек. Опирайтесь на то, что я не смотрела ничего совсем от слова вообще, потому что я вообще не смотрю почти никакое кино, мне трудно. Но хочется.

@темы: лытдыбр

---

Купила Егорику часы "Ракета Коперник Ночь" и "Квантовую электродинамику" Фейнмана. Упаковала и сижу в диком восторге от себя, — и раздумываю: а почему бы это? А вот почему: батя дарит мальчику часы — это же одна из главных инициаций, освящённая обрядовостью и традициями. Ума не приложу, почему в своей голове по отношению к Егорику я всегда именно батя, но надо признать, что я очень неплохая батя: мне можно поплакаться насчёт теор.физики и кубернетеса или обсуждать со мною мультики; часы вон подарила, а до того ноутбук.
А Фейнман — это в чистом виде месть за "Специальную теорию относительности для младенцев", которую он в том году презентовал Майке. Я очень ебала это читать на ночь! Смотри, Маечка. Это мячик. Он обладает массой. А это мячик побольше, он обладает массой побольше и пространство вокруг себя искривляет соответственно сильнее. Ну, надо ли говорить, что это одна из её любимых книжек.

@темы: лытдыбр, майская книга

---

Дед рассказал, что давеча отводил Майку в сад, и мама одного мальчика сказала ему, что когда у Майки был день рождения и мальчик дарил ей подарок, он был так очарован её реакцией, что желал после того носить ей подарки каждый день.

Подтверждаю, это завораживает. Оооо, фотоаппарат! Оооо, конструктор! Уииии, принцесса прямо как я хотела! Аааааа, банан!
Осторожно стараюсь перенять.

@темы: лытдыбр, майкина книга

---

ЛЕТО. II. Без ноги

Алёша паковал книжки.
Николай стоял, скрестив руки и прислонившись к косяку. Косяк был выкрашен приятной голубой краской, почти новой. Алёша достал книжки с полки, из-под кровати и ещё немного с полки Николая. На подоконнике росла стопка библиотечных книжек, на полу — зачитанной до дыр фантастики, а на кровати торжественно лежали собственные Алёшины учебники. Книг было много. Теперь, когда они занимали почти все поверхности, было решительно непонятно, как они помещались в комнате всё остальное время. На подушке, отдельно от остальных, сиротливо примостился пошарпанный покетбук.
— Там будет интернет? — спросил Алёша, взвешивая на ладони Видаля.
— Спроси ещё, будет ли там электричество, — сказал Николай мрачно.
— А оно будет?
Николай поднял бровь.
— Кстати, Николай, — сказал Алёша, — где моя электрическая банка? А. Вон же она лежит.
Он извлёк из-под подушки перемотанную скотчем портативную батарею.
— На зиму тебе этого не хватит, — едко сказал Николай. Алёша отмахнулся. Он с видимым сожалением сложил на пол все справочники. В большой жёлтый рюкзак пошла только маленькая “Травматология” Котельникова и ещё огромный, красивенный анатомический атлас. Рюкзак сразу приосанился, обзавёлся уголками: атлас еле влез.
— Я всё скачал, — пояснил Алёша и постучал пальцем по покетбуку, — и на телефон тоже скачал. На всякий случай.
Он завернул Котельникова в свитер. Свитер был очень красивый, красно-коричневый, шерстяной и почти наверняка кусачий. От него слабо пахло секонд-хендом. Алёша покрутил свитер так и сяк, но всё-таки сунул в рюкзак, а сверху — шерстяные носки. Носки он покупал в переходе у метро. Конечно, вязали их никакие не бабушки, но продавали именно что бабушки: большие, закутанные по зимнему времени. Носки были разные: синие, и красные, и самые Алёшины любимые — с рябинкой и большим пузатым снегирём. Теперь Алёша вздыхал над Толкином, то так, то этак примеряя его к рюкзаку. Толкин не лез, это было очевидно.
— А подари мне, — сказал вдруг Николай.
— А на, — сказал Алёша и протянул книжку Николаю, — это очень хороший писатель, ты зря его не читал.
Николай взял книгу. Она была тяжёлая как чёрт и щетинилась закладками. Он не любил фантастики. Как-то не срослось. Был он до костного мозга материалистом. Зачем он попросил книжку, он и сам не знал. Зато теперь получалось как будто Алёша уезжал навсегда. Глупости какие, подумал Николай. Ну перезимует и приедет. Сам дурак.
Он никак не мог понять, есть ли у Алёши друзья и, например, считается ли таковым он сам. Размышлять на тему дружбы ему приходилось нечасто. Например, ему всегда было с кем пойти в кино. В школе у него было то, что называется дружный класс. Поэтому большего ему и не хотелось. Однако, с Алёшей они прожили пять лет бок о бок: то вдвоём, то втроём, а прочие соседи менялись. Он вспомнил, как первый раз зашёл в комнату и увидел Алёшу, и тот почему-то на старательном английском сказал ему: хеллоу. Английский у Алёши был смешной, округлый, тоже какой-то как будто бы рязанский. Чтобы не думать о сложных материях, он стал думать, не подселят ли к ним с Бабусей кого-нибудь в Алёшино отсутствие. Очень уж ему не хотелось новых соседей.
Зашли Миша с Бабусей и Алисой.
— Что-то ты к нам зачастил, — сказал Николай. Он догадался, что Миша ходит к ним потому что половина общежития уже разъехалась, и ещё потому что считает отъезд Алёши бесплатным развлечением, за неимением лучшего.
— Видел Глинского, — сказал Миша, — говорит: ничего, перезимует. Но если вы хотите знать моё мнение, я думаю, он сам не рад, что в это ввязался.
— Ну, по крайней мере, план он закроет, — сказал Николай.
— Вот козёл, — вздохнула Алиса, — А мне он нравился ещё.
— Нельзя же нравиться всем, — сказал Алёша.
— Это ты про себя или про Глинского?
— Какая разница.
— Алёша должен нравиться всем, — убеждённо сказала Алиса, — как сто рублей.
— Как хлебушек, — нежно сказал Бабуся. На него зашикали. Алёша сел на кровать, вертя в руках “Экзистенциальную психотерапию” Ялома.
— Это ж научпоп, — презрительно сказал Миша
— Миша, — сказал Алёша, — ты неправ.
По нему вовсе не было похоже, что он терзался экзистенциальными вопросами. Похоже было, что его куда больше волновало, что затопчут лежащие на полу книжки.
— Алёша, — жалостливо сказала Алиса, — ну почему ты не пошёл в психотерапевты? Зачем тебе травматология?
— Зачем тебе травматология, Алёёёёёёёша? — завыл Бабуся.
— Помолчи. Ну серьёзно. Так охота ноги пришивать?
— Сначала ноги пришивать, — сказал Алёша меланхолично, — потом психотерапия. Какая тебе психотерапия без ноги.
— Ну брось. Не такая уж у вас там дикость, — сказал Миша и оглянулся на Николая.
— У вас здесь тоже такая дикость, — сказал Алёша, — на севере.
— Он же в деревню едет, — напомнил Николай, — что он там, бурёнкам будет Ялома читать? А по ноге кто-нибудь хрясь себе топором, и привет.
— Что такое бурёнка? — спросил Алёша, но ему никто не ответил, и он решил про себя, что, как минимум, это что-то коричневое.
— Разве врачи общей практики имеют права ноги пришивать? — с сомнением спросил Миша.
— Не имеют, — сказал Николай, — и не пришивать тоже не имеют. Если уж хрясь топором.
— Ужас какой, — сказал Миша.
— Да брось, — сказал Николай, — чай не красна девица.
— Чай чёрен молодец, — сказал Бабуся, и Алиса наступила ему на ногу.
— Я очень прошу прощения, — сказал Алёша, про которого все как-то и забыли, — я всё понял про девицу, но при чём здесь чай?

@темы: зимовье, тексты