Третьего года вышла засуха.
Пшеница расцвела бурным цветом и обрушилась к началу августа, а в сентябре Агнешка родила первого сына, но окрестить не успела.
С утра ещё младенец лежал в люльке и орал, как орут все на свете младенцы, а к вечеру вдруг притих, как подменили. Агнешка было перепугалась — не заболел ли. Соседи позвали священника, и младенца на скорую руку окрестили Лазарем, пока не помер.
читать дальшеМать сидела с ним всю ночь, приготовилась уже жалеть, тревожно поглядывая на сморщенное личико, и лучину не гасила. Стоило искоса посмотреть через плечо — мстилось всякое.
Однако, Лазарь не умер ни к утру, ни на следующий день, а даже наоборот, разрумянился и стал расти не по дням, а по часам. Непохожий на мать, с прозрачными глазами, он смирно лежал в своей люльке и никогда не плакал, а только требовательно глядел исподлобья.
Агнешка любила его по-своему, но каждый раз перед тем, как взять на руки, мелко крестилась. В деревне пошёл слушок: у Агнешки в доме завёлся лесной подменыш.
***
Дом сгорел подчистую и утянул за собою полдеревни. Огонь лизал крыши, как лисий хвост. Водовозная лошадь, заморенная кляча, подвозила бочку за бочкой. Под рёбрами её перекатывался пустой желудок.
Уже никто не знает, с чего началось, но соседи болтали, что бедствие пошло с Агнешкиного дома, стоящего на отшибе, к деревне задом, к лесу передом.
То ли не скосила вовремя Агнешка сухую траву, то ли занялись пёстрые занавески: теперь не у кого спросить.
Когда зола остыла, мужики собрались ворошить её вилами, но ничего не нашли. В обгорелый погреб никто не полез. От целого дома остался только покосившийся остов высокого крыльца.
Мужики встали перед крыльцом, сняли шапки.
За оградой сгоревшего дома колосилась трава; лохматые хвостатые метёлки.
Ни одной искорки от пожарища до них не долетело.
Кто-то сказал:
— Лисы деревню пожгли.
Помял Стефан, деревенский староста, шапку в руках, помял, да и бросил на землю.
Под крыльцом сидел, никем не замеченный, и смотрел немигающими прозрачными глазами крошечный лисёнок с обгорелым хвостом.
***
Лис ловили так: кинули клок дымящегося сырого мха в нору; где из-под коряг и корней потянулись струйки дыма — туда поспешили с вилами. Там у них запасные выходы. Старших застали прямо в норе, там и бросили. Щенят долго выкапывали из-под золистой земли. Их оказалось четверо. Они жались друг к другу и дрожали.
— Шкуру бы забрать, — потянулся кто-то. Стефан глухо одёрнул его:
— Не трожь. Не к добру. Оставим здесь, в надзидание.
Щенята кусались как маленькие дьяволы, но прокусить кожаные рукавицы так и не смогли. Стефан устало выпрямился, утёр пот со лба и перекрестился размашисто. Церковка за рекой зазвонила к вечеру.
— Кажись, всех нашли.
Палёный мох смердел; пахло мускусным лисьим духом.
По просеке чесал крошечный лисёнок с круглыми, как просфорки ушами, и плакал по-человечески.