12.06.2015 в 22:59
Пишет Veylar: rockatansky, вот вам мой карточный долг. Посвящается вам.
Единственный стоящий звук в радиусе трёхсот тысяч километровЗапах дождя бывает очень разным, несмотря на то, что всегда узнаваем. В больших городах дождь пахнет пылью, металлом и влагой. Иногда - ржавчиной.
За городом он пахнет озоном, травой, землёй, пылью, облегчением и свободой.
Дождь всегда, кроме прочего, пахнет свободой.
В пустыне дождь не пахнет ничем, кроме свободы.
Нос здесь сушит запах собственного пота. Трескающейся кожи бурдюка. Иногда ветер доносит запахи дальних поселений - шкур, мяса и навоза.
Дождь не приносит с собой никаких новых запахов. Стервятники и орлы исчезают с небес. Из нор выползают игуаны, сольпуги и тушканчики и радуются влаге.
Свобода пахнет в свою очередь дождём, но его запаха не чувствовалось уже много дней ‒ много лет. Облегчения и свободы я не чуял столько же.
Дождь можно только услышать, по единственной волне, которую радио может поймать посреди безграничной пустыни. Кроме звуков дождя, динамик издаёт только треск помех.
Радио, одежда и бурдюк с водой - всё, что осталось. Повезло, что есть, чем накрыть голову от Солнца, но совершенно нечем накрыть её от кошмаров.
Сначала в небе только сам по себе барражировал орнитоптер. Затем вокруг начали плавать грандиозные красные акулы и белые киты.
Путь лежит мимо тамарисков, кактусов, бесконечных саксаулов, салсол и джузгунов, из радио доносится удивительно чистый и не обезображенный помехами грохот грома, динамики исправно транслируют шум падающих капель, а вокруг парят стервятники, акулы и орнитоптеры, порой сливающиеся в одно монструозное окровавленное порождение болезни, лихорадки, глотающей разум, подобный теперь острым жемчужным устрицам в сладком винном соусе.
Когда такое происходит, необходимо найти хоть какую-то тень и улечься спать. Но нет ничего, что могло бы согреть при наступлении темноты, и даже попытки спать на нагревшихся за день камнях мало помогают от жуткого и пронизывающего ветра беспощадной ночной пустыни.
Радио-дождь становится даже подходящим аккомпанементом в те моменты, когда длинные закатные ленты шелестят песком по направлению к горизонту, а дорога медленно превращается в прогулку по бликам на песке, похожим на холодное отражение.
Так продолжается, пока небо снова не начинает гореть, и на пути не попадается труп. Каждое утро в таких путешествиях обычно начинается с мёртвого тела. С той разницей, что в этом в каждом трупе узнаются собственные черты. Если повезёт, то по лицу, а если это хороший день, то на трупе можно найти что-то полезное.
Каждое.
Проклятое.
Богом.
Утро.
Акулы предпочитают обожжённые трупы. Любят жареное мясо.
Киты обычно выбирают окровавленные.
Каждый раз, когда они подбираются слишком близко, кто-то со смехом зовёт официанта, поливая тряпку на голове остатками воды из бурдюка.
- Жертву огнестрельного ранения за третий столик, пожалуйста, да побыстрее! И не забудьте: побольше желудочного сока и разбросанных мозгов!
Чёртовы официанты вечно путают заказы. Остаётся надеяться, хотя бы для акул они стараются.
Когда вода в бурдюке заканчивается, и можно услышать, как последняя капля чертит дорожку в высохшем пищеводе, вдруг прекращается дождь и начинают петь птицы. Радио превращается в счастливое и солнечное утро в прекрасном белом доме, где жена уже поставила на стол блинчики с сиропом. На небе - ни облачка. Вокруг - ни единой тени или кустика на многие мили. Оазисов нет даже во сне.
И дождя больше нет. Поют птицы, урчат киты, шелестит песок. Совсем без воды. Айсберги и снег отдали честь глобальному потеплению в мгновение ока. И последние капли на горячей коже испарились в дрожащем воздухе.
Покрутить ручку радио, надеясь, что это лишь небольшие помехи. Треск. Хрипение. Громкие удары.
На волне с громкими ударами определённо звучит музыка, но, судя по всему, кто-то всего лишь не выключил микрофон в цеху металлоконструкций. Мягкий джаз сопровождает оркестр индустриальной эпохи - ужасный союз. Бог, что благословил этот брак, совершенно не имел вкуса.
Но что действительно важно - радио наконец поймало другие волны. Другие звуки. Другой мир. Каким-то оксюморонным образом конец воды приблизил что-то живое - и куда быстрее, чем попытки найти поселения бедуинов по запаху.
- Гряньте: «Ио, Пеан!» «Ио, Пеан!» — возгласите!
- И вы утопили меня.
- Десять. Девять. Восемь. Семь. Шесть. Пять.
- Она любила плохое кино.
- Любя, нередко сомневаешься в том, во что более всего веришь.
Одиночество убивает куда быстрее, чем дегидратация и гелиоз. Тело может ещё двигаться, но это уже не имеет значения, если разум уже ничем управляет. Чей-то голос летает вокруг, отражаясь от камней и невидимых стен, и руки открывают невидимые двери, звеня в невидимый звонок.
- Привет, Пенелопа. Как ты?
- Боги мои, где ты был все эти годы?
- Шёл по пустыне, Пенелопа, и говорил сам с собой. Очень интересно.
Вокальные таланты ниже всякой критики, вопросы жизни и смерти уже не только обсудили, но и пережили, закончились все когда-либо выученные наизусть книги, стихи и цитаты из них. Можно мысленно сходить в кинотеатр, особенно ночью, если уж неподалёку попался драйв-ин. Там всегда найдётся местечко между акулами и белыми китами.
Одиночество и безумие, солнце и песок...
- Доброе утро, Вьетнам!
- Полиция не хочет, чтобы вы веселились!
- В небе у тебя нет времени, чтобы думать.
- Изучение воздействия вариаций космических лучей, солнечной активности и изменений геомагнитного поля на климат Земли.
- Дошёл ли ты до грунта и хорошо ли тебе там?
- Мэйдэй, мэйдэй, мэйдэй, - попытка прошептать хоть что-то, подражая радио, приводит к сгорающему горлу.
Ожидания не разочарованы, и новое тело каждое утро на пороге. Везёт - этим утром оно всё в мокрой одежде, словно тело выловили из реки. Судя по тому, как оно выглядит, так и есть.
Но теперь будет, чем наполнить бурдюк. Отравленной, грязной, кроваво-красной водой, выжатой из одежды очередного собственного трупа во время фантазий о том, кто же найдёт тело, которое сейчас так старательно тащит вперёд по пустыне разум, сам висящий над пропастью на медленно рвущейся верёвке.
Но вода есть вода.
Когда кто-то убивает человека раз за разом и затем оставляет труп на его же пути, каждый раз заботясь о возможности безошибочного опознания, остаётся только благодарить службу доставки, что нигде не просят расписаться.
Когда раз за разом злишь и убиваешь богов, кто-то из них проклянет звучавшую во время убийства музыку, кто-то - утро, кто-то - убийцу. Проклятье умирающего бога - самое страшное, так говорят сами боги.
Оставьте веру глупцам. Заблудившемуся в пустыне, пожалуйста, чистой воды и тёплое одеяло. За пятый столик.
Это становится возможным проверить на деле, когда всё время тратится на попытку пересечь пустыню под солнцем, ветром, ожившими кошмарами и жутким ознобом.
- Пристрелил человека в Рено, просто чтобы посмотреть, как он умирает.
- Оставь солнечный свет снаружи.
- И сколько мне моей осталось жизни?
- Что к чаю, дорогая?
- Этого никогда не случится.
И тут радио замолкает. Ручка настройки не помогает. Новые батарейки, поднятые со вчерашнего трупа, тоже. Радио сохраняет молчание. Нет даже треска помех. Радио не работает.
Проверка и чистка всех внутренностей, сделанная, чтобы не занести песок, в тряпке с головы, тоже не помогает.
И новая настройка. И ещё одни батарейки. И самая высокая дюна. И молитвы. И проклятия. И возвращение на несколько миль. И прогулка в другую сторону.
И...
Идёшь по лесу и встречаешь высокую каменную стену. А лошадь с собой? Какая обстановка внутри?
Как насчёт идти по пустыне и встретить высокую песчаную бурю?
Как насчёт проверить, не отравлен ли кувшин с водой?
В чёрном-чёрном городе наступила полная тишина.
URL записиЕдинственный стоящий звук в радиусе трёхсот тысяч километровЗапах дождя бывает очень разным, несмотря на то, что всегда узнаваем. В больших городах дождь пахнет пылью, металлом и влагой. Иногда - ржавчиной.
За городом он пахнет озоном, травой, землёй, пылью, облегчением и свободой.
Дождь всегда, кроме прочего, пахнет свободой.
В пустыне дождь не пахнет ничем, кроме свободы.
Нос здесь сушит запах собственного пота. Трескающейся кожи бурдюка. Иногда ветер доносит запахи дальних поселений - шкур, мяса и навоза.
Дождь не приносит с собой никаких новых запахов. Стервятники и орлы исчезают с небес. Из нор выползают игуаны, сольпуги и тушканчики и радуются влаге.
Свобода пахнет в свою очередь дождём, но его запаха не чувствовалось уже много дней ‒ много лет. Облегчения и свободы я не чуял столько же.
Дождь можно только услышать, по единственной волне, которую радио может поймать посреди безграничной пустыни. Кроме звуков дождя, динамик издаёт только треск помех.
Радио, одежда и бурдюк с водой - всё, что осталось. Повезло, что есть, чем накрыть голову от Солнца, но совершенно нечем накрыть её от кошмаров.
Сначала в небе только сам по себе барражировал орнитоптер. Затем вокруг начали плавать грандиозные красные акулы и белые киты.
Путь лежит мимо тамарисков, кактусов, бесконечных саксаулов, салсол и джузгунов, из радио доносится удивительно чистый и не обезображенный помехами грохот грома, динамики исправно транслируют шум падающих капель, а вокруг парят стервятники, акулы и орнитоптеры, порой сливающиеся в одно монструозное окровавленное порождение болезни, лихорадки, глотающей разум, подобный теперь острым жемчужным устрицам в сладком винном соусе.
Когда такое происходит, необходимо найти хоть какую-то тень и улечься спать. Но нет ничего, что могло бы согреть при наступлении темноты, и даже попытки спать на нагревшихся за день камнях мало помогают от жуткого и пронизывающего ветра беспощадной ночной пустыни.
Радио-дождь становится даже подходящим аккомпанементом в те моменты, когда длинные закатные ленты шелестят песком по направлению к горизонту, а дорога медленно превращается в прогулку по бликам на песке, похожим на холодное отражение.
Так продолжается, пока небо снова не начинает гореть, и на пути не попадается труп. Каждое утро в таких путешествиях обычно начинается с мёртвого тела. С той разницей, что в этом в каждом трупе узнаются собственные черты. Если повезёт, то по лицу, а если это хороший день, то на трупе можно найти что-то полезное.
Каждое.
Проклятое.
Богом.
Утро.
Акулы предпочитают обожжённые трупы. Любят жареное мясо.
Киты обычно выбирают окровавленные.
Каждый раз, когда они подбираются слишком близко, кто-то со смехом зовёт официанта, поливая тряпку на голове остатками воды из бурдюка.
- Жертву огнестрельного ранения за третий столик, пожалуйста, да побыстрее! И не забудьте: побольше желудочного сока и разбросанных мозгов!
Чёртовы официанты вечно путают заказы. Остаётся надеяться, хотя бы для акул они стараются.
Когда вода в бурдюке заканчивается, и можно услышать, как последняя капля чертит дорожку в высохшем пищеводе, вдруг прекращается дождь и начинают петь птицы. Радио превращается в счастливое и солнечное утро в прекрасном белом доме, где жена уже поставила на стол блинчики с сиропом. На небе - ни облачка. Вокруг - ни единой тени или кустика на многие мили. Оазисов нет даже во сне.
И дождя больше нет. Поют птицы, урчат киты, шелестит песок. Совсем без воды. Айсберги и снег отдали честь глобальному потеплению в мгновение ока. И последние капли на горячей коже испарились в дрожащем воздухе.
Покрутить ручку радио, надеясь, что это лишь небольшие помехи. Треск. Хрипение. Громкие удары.
На волне с громкими ударами определённо звучит музыка, но, судя по всему, кто-то всего лишь не выключил микрофон в цеху металлоконструкций. Мягкий джаз сопровождает оркестр индустриальной эпохи - ужасный союз. Бог, что благословил этот брак, совершенно не имел вкуса.
Но что действительно важно - радио наконец поймало другие волны. Другие звуки. Другой мир. Каким-то оксюморонным образом конец воды приблизил что-то живое - и куда быстрее, чем попытки найти поселения бедуинов по запаху.
- Гряньте: «Ио, Пеан!» «Ио, Пеан!» — возгласите!
- И вы утопили меня.
- Десять. Девять. Восемь. Семь. Шесть. Пять.
- Она любила плохое кино.
- Любя, нередко сомневаешься в том, во что более всего веришь.
Одиночество убивает куда быстрее, чем дегидратация и гелиоз. Тело может ещё двигаться, но это уже не имеет значения, если разум уже ничем управляет. Чей-то голос летает вокруг, отражаясь от камней и невидимых стен, и руки открывают невидимые двери, звеня в невидимый звонок.
- Привет, Пенелопа. Как ты?
- Боги мои, где ты был все эти годы?
- Шёл по пустыне, Пенелопа, и говорил сам с собой. Очень интересно.
Вокальные таланты ниже всякой критики, вопросы жизни и смерти уже не только обсудили, но и пережили, закончились все когда-либо выученные наизусть книги, стихи и цитаты из них. Можно мысленно сходить в кинотеатр, особенно ночью, если уж неподалёку попался драйв-ин. Там всегда найдётся местечко между акулами и белыми китами.
Одиночество и безумие, солнце и песок...
- Доброе утро, Вьетнам!
- Полиция не хочет, чтобы вы веселились!
- В небе у тебя нет времени, чтобы думать.
- Изучение воздействия вариаций космических лучей, солнечной активности и изменений геомагнитного поля на климат Земли.
- Дошёл ли ты до грунта и хорошо ли тебе там?
- Мэйдэй, мэйдэй, мэйдэй, - попытка прошептать хоть что-то, подражая радио, приводит к сгорающему горлу.
Ожидания не разочарованы, и новое тело каждое утро на пороге. Везёт - этим утром оно всё в мокрой одежде, словно тело выловили из реки. Судя по тому, как оно выглядит, так и есть.
Но теперь будет, чем наполнить бурдюк. Отравленной, грязной, кроваво-красной водой, выжатой из одежды очередного собственного трупа во время фантазий о том, кто же найдёт тело, которое сейчас так старательно тащит вперёд по пустыне разум, сам висящий над пропастью на медленно рвущейся верёвке.
Но вода есть вода.
Когда кто-то убивает человека раз за разом и затем оставляет труп на его же пути, каждый раз заботясь о возможности безошибочного опознания, остаётся только благодарить службу доставки, что нигде не просят расписаться.
Когда раз за разом злишь и убиваешь богов, кто-то из них проклянет звучавшую во время убийства музыку, кто-то - утро, кто-то - убийцу. Проклятье умирающего бога - самое страшное, так говорят сами боги.
Оставьте веру глупцам. Заблудившемуся в пустыне, пожалуйста, чистой воды и тёплое одеяло. За пятый столик.
Это становится возможным проверить на деле, когда всё время тратится на попытку пересечь пустыню под солнцем, ветром, ожившими кошмарами и жутким ознобом.
- Пристрелил человека в Рено, просто чтобы посмотреть, как он умирает.
- Оставь солнечный свет снаружи.
- И сколько мне моей осталось жизни?
- Что к чаю, дорогая?
- Этого никогда не случится.
И тут радио замолкает. Ручка настройки не помогает. Новые батарейки, поднятые со вчерашнего трупа, тоже. Радио сохраняет молчание. Нет даже треска помех. Радио не работает.
Проверка и чистка всех внутренностей, сделанная, чтобы не занести песок, в тряпке с головы, тоже не помогает.
И новая настройка. И ещё одни батарейки. И самая высокая дюна. И молитвы. И проклятия. И возвращение на несколько миль. И прогулка в другую сторону.
И...
Идёшь по лесу и встречаешь высокую каменную стену. А лошадь с собой? Какая обстановка внутри?
Как насчёт идти по пустыне и встретить высокую песчаную бурю?
Как насчёт проверить, не отравлен ли кувшин с водой?
В чёрном-чёрном городе наступила полная тишина.