Старик, как обычно, ищет с самого утра и находит примерно к обеду. Большой и неуклюжий, но красивый по-арамейски дядька, похожий на Довлатова, выходит из полуподвальной кофейни, пригибаясь. За спиною дермантиновый кофр: гитара. Старик машет ему сухой рукою, и музыкант рассеянно лезет в карман, за мелочью, но узнаёт и будто становится ниже ростом. Мнётся: подойти — не подойти, но, конечно, подходит. А кто бы на его месте не подошёл.
Падает мелкий снег.
Третий находится только к вечеру. Юноша с тёмной как кофе кожей и большими, как у священной коровы, добрыми глазами почему-то сразу понимает, что от него хотят. Старик говорит: пошли, арапчонок, — и он наклоняет голову. И неожиданно улыбается. Выкидывает в подвернувшуюся мусорку полпачки листовок, вытирает розовые ладони о штаны и смотрит: ну, куда идти?
— Дары есть? — строго спрашивает старик.
Музыкант кивает на кофр, — песня, снова песня. А мальчик растерянно лезет в карман, затем в другой, в его дутой оранжевой куртке полно карманов. Но все пустые.
А потом вытаскивает из-за шиворота серебряный крестик на тоненькой цепочке: сойдёт?
— Сойдёт, — говорит старик .
Достаёт из-за шиворота примятые немного комки папиросной бумаги и разворачивает на руках: это бумажные короны. Жёлтая, синяя и розовая с надорванным краешком. Старик первым стягивает шапку и надевает корону. За ним мальчик. Музыкант свою кладёт в карман, старик смотрит неодобрительно, но ничего не говорит.
Улицы совершенно опустели, и вечер уже начал синеть. Когда отправляешься на запад, надо очень спешить: лучшее начало пути — успеть выйти из города, пока не взойдёт звезда.