Тело моё, тело; что ты подводишь меня, что ты радуешься каждый раз, как почуешь перемены?
Тело моё, ты знаешь, что за каждой весною приходит лето, и оно так же горячо и глухо, как сотни одинаковых лет до этого. Чего же ты ждёшь, чему радуешься, когда удлиняется день?
Какие соки начинают подниматься вверх, по рукам моим, по волосам моим; зачем они жгутся и выжигают меня дотла?
Я хочу проснуться, тело моё, тело; вот моё лицо, я вижу своё лицо; синюю жилку на шее вижу, и жилка бьётся. Чёлка вот короткая, даже веснушки проглянули, смотри, — раз, два, десять, маленькое созвездие. Глаза голубые: — живая! живая!
В маленьком зеркальце не видно всего; но вот же мои руки, и моё клетчатое пальто, детское, — оно? точно оно! и резиновые сапожки. Зелёные, я помню, на картинке в книжке были красные, — а мне купили зелёные. Не было других.
Найти лужу; найти глубокую, чистую, голубую лужу, вытаявшую в снегу до самого асфальта. Найти лужу, зайти в неё по щиколотку и посмотреть вниз, увидеть себя целиком.
Увидеть себя целиком, всю как есть, и убедиться, что давно уже нет перемен.
Что ниже пояса — белоснежный скелет, и на руках твоих по два больших пальца, Хель моя, Хель, беспокойная душа, чьё детство тебе снится на этот раз по весне, какого Рагнарёка ты жаждешь как жаждут лекарства, как смерти, как избавления?..