Я пишу тебе, Януш, — поскольку девятый день
Здесь, на краю земли, со своей виною,
Напоминает похороны. И тень
Каждого нового облака надо мною
Воскрешает на дне сетчатки твои черты.
Если это не ты, тогда что же ты.
В этих краях, мой Янек, наш бог чужой,
Стало быть, надо мной подшутили мойры.
Сизый дымок, что стелется над баржой,
Вьелся, как запах консерв из копчёной мойвы.
Запах меня преследует. А ещё
Мне снится лето, Януш, но сны не в счёт.
Я уже научился орудовать топором
И не скорбеть по лесу, который валим;
Я научился не ждать по утрам паром,
Чья сирена, взвывая, болит и горчит, как валиум, —
Впрочем, наверное, валиум не горчит, —
Ты всегда приходишь во сне, словно тать в ночи.
Может быть, я не прав, но, по-моему, здесь, в ледяной глуши
Всё холодеет, от сердца и до портянок,
Письма приносят во вторник. Пиши мне, Янек,
А не захочешь — и вовсе мне не пиши.
Радио брешет новости; но они
Видятся мне как птицы из батискафа;
Я даже ставлю зарубки, считая дни.
Подозреваю, что это не Нарния, Януш —
сюда не попасть из шкафа, —
Если ты ко мне не явишься наяву,
До конца зимовки не доживу.
А теперь расскажи мне, куда тебя занесло.
На Брайтон-Бич, в Рейкьявик или Гвинею, —
Твой славный кормчий держит своё весло —
Бледное солнце, как вытертую гинею,
Поскольку, Януш, кто выживший, тот и прав.
А покамест я окончательно коченею,
Смертию смерть поправ.


by alex chapkin