юдифь с головой олорифма
Первая целиком удачная плёнка с "Любителя", ну как удачная — и руки-из-жопы в глаза не бросаются, и ни одного кадра из 12 не запорото.
И трава, трава офигенная же.
Что характерно, сразу читается почерк учителя и идейного вдохновителя)


И ещё три

@темы: любитель, я снимаю, карточки

юдифь с головой олорифма
Саша мне пишет: «Чёрный перец-горошек, гвоздика, засушенные цветы, сухая апельсинная корка, млечный сок белого груздя.» Угадай, говорит, что это такое.
Я подумала, трубочный табак, и почти угадала. Так, оказывается, пахнет незажжённая сигара Montecristo Edmundo.
По-моему, это офигительно. Вещная поэзия как она есть. И даже корка — не апельсиновая, а апельсинная. Вряд ли, конечно, я смогу отличить в сигаре млечный сок белого груздя от млечного сока скажем чёрного, или даже вот от сушёной ножки этого самого груздя, но это ж мелочи.

@темы: поэзия

23:25

Лена

юдифь с головой олорифма
юдифь с головой олорифма
Мне не надо подарков, батюшка, не носи мне
ленты, ткани, заморский шёлк, голубые камни,
мне не радостно, отпусти, не морочь насильно,
вот задует восточный ветер, погонит ржавые облака,
а пока мне,
батюшка,
не смешно.

Рыжи косы в натёртом воском щите овальном
и рассыпано маковое зерно
по щекам моим, батюшка,
только слышишь, грохочет молот о наковальню —
это сердце моё,
сердцу, батюшка,
не смешно.

Чую, батюшка, будто бьют меня, бьют по комлю,
больно бьют, бересту снимают, корчуют корни,
И идёт на лучину, что не пошло на колья,
И на пять сторон летят земляные комья,
нелегко мне, батюшка,
нелегко мне.

Не сули мне сурьмы, белил, городов и копей,
золотого зерна и песен чужих морей.
Из окна я вижу навершия чёрных копий,
А под рыжими косами тёмные очи, как у матери, как у маленькой чёрной птицы
степи половецкой, как у смуглой матери,
как у мёртвой матери у моей.

@темы: стихи

юдифь с головой олорифма
Американский полдень, Чезаре, сводит зевотой скулы,
наполняя улицы звуками парника,
Тремором триммера, шелестом ивняка.
Фермеры грубы, дамы веснушчаты, гробовщики сутулы.
Отсюда, Чезаре, не сгинуть без проводника.
Спроси Алису.
Алиса знает наверняка.

Самое страшное тебе не известно: мы все из этого теста,
Вырвавшись из провинции, не теряешь статус её раба.
Провинциальный колосс, Чезаре, не сдвинуть с места,
У выросших в провинции плоть груба,
кусай хоть с этой,
Хоть с той стороны гриба.

Ты станешь юношей, мой Чезаре, сломаешь голос,
И воззовёшь ко мне, и слова твои будут честны —
Ты расскажешь, что эти улочки, твой Уроборос, гневный полоз,
Кусают себя за хвост, ранним утром в конце весны
Поражая воображение, как спорынья поражает колос,
Вызывая странные сны.

@музыка: jefferson airplane — white rabbit

@темы: стихи

юдифь с головой олорифма
Прикасаться холёной рукой к серебрящимся спицам
И вдыхать упоительный запах обивки руля,
В семь утра собираясь в поход с померанцевым шпицем,
В жёлтом платье и новую жизнь начиная с нуля.

Ветер трогает белую шляпку на тонкой резинке,
Восковые магнолии пахнут как детство в Крыму.
Апельсиновый шпиц ловит ленты, играя в корзинке,
В это утро, что безоговорочно радо ему.

Ваш сосед (одинок) отпустил остромодные бачки,
И к тому же на днях уезжает в Сен-Валье-де-Тье.
Он нахал и не помнит по имени вашей собачки,
Но и вам, и собачке смешно от его канотье.

Новый день, новый день: книжка брошена, кофе не выпит,
Кабинетный рояль не открыт, позабыта кровать,
Чтоб с утра, в белой шляпке садиться на новенький "Whippet"
И под шорох дорог забывать, забывать, забывать.

***
Но приходят из граней сомнений, из Старого Света,
Тайной памяти длинные бусы зажав в кулачке,
Белокурая девочка в кружеве цвета рассвета,
С нею кукла в молочной тафте и одном башмачке.

@темы: стихи

юдифь с головой олорифма
ЖЖ-юзер ondimon написал стихотворение:

Ковчег непарных зверей

Наш ковчег отправился в полночь.
В нем были только непарные звери:
Слишком старые, слишком гордые,
Или просто – последние.

Одинокие звери ведь тоже хотели выжить,
Боялись воды и со страхом смотрели,
как прибывало море, тяжелело небо.
И метались по чаще, и слышали этот скрежет:
Великаны-деревья царапали ветками тучи.

А старик с сыновьями построил большую лодку
На высоком холме, где принимал крылатого гостя.
И потом он созвал зверей.
И не стало видно травы на холме – только гривы, хвосты и уши.
Он смотрел нам в глаза, проверял, хороши ли зубы, не черны ли души,

Говорил слону: “У меня уже есть слоны. Ты не нужен”.
А слепому медведю: “Не буду с тобой возиться”.
Старому льву, говорил, что он слишком старый.
Выбирал молодых, сильных и парных.
А мне сказал: “Ты хорош, дружок, но где твоя пара?
Приходи, когда найдешь второго такого”.

Но был и еще один холм, где другой старик собирал зверей.
Из мусора, снятых с петель дверей, веток, собранных в роще,
Он выстроил лодку – попроще, поплоше, тесней.
Не всем одиноким хватило места на ней.
Но все же немало нас было в ту страшную полночь,
Когда мы, прижавшись друг к другу, лежали на дне.
А под нами, над нами, вокруг – были только волны.

***

Буря стихла, но берег пока не виден.
Так и плывем.
Парные звери – в своем ковчеге.
А мы – в своем.


Замечательный leap_year_ret считает, что оно не настолько хорошо само по себе, насколько хороша идея. Я объективно подозреваю, что он прав (и мечтаю, чтобы та же идея попала в руки Алессандро Баррико или Линор Горалик), но субъективно никак с ним согласиться не могу. Потому что после полугода внимательного чтения обзоров poetry_six, где полно обалденных нерифмованных переводов и совершенно неподходящих картинок, я, видимо, привык искать поэзию как радар (здесь под поэзией понимается некая смысловая рифмовка, шероховатость значения, физическое неудобство, данное в ощущениях). Блин. Я никогда не научусь доступно изъясняться. Но "Ковчег непарных зверей" содержит эту самую, правильную поэзию как пирожок — капусту, и, думается мне, этого вполне достаточно.



@темы: я читаю

юдифь с головой олорифма
Когда я был маленьким (в блаженное время с двух до трёх лет), у меня было удивительное количество очень хороших детских книг. Я сейчас не говорю про Остера, или Незнайку, или Малыша и Карлсона. В основном, это были стихи, и стихи прекрасные (я даже сейчас большинство помню наизусть). Часть книжек не сохранилась, но я думаю, что в сети почти ничего не теряется, и рано или поздно я найду всё.

А сегодня расскажу про Буку. С Буки совершенно точно следует начать.
Сказка про Буку примечательна (для меня лично) тем, что была у меня в виде одного-единственного листа, вырванного не то из Мурзилки, не то из какой старой детской книжки. На листе была пара потрясающих картинок иии завязка настоящего триллера. Первые несколько строф. То есть, это была страшилка с открытым финалом, в лучших традициях Стивена Кинга. Кто сейчас скажет, что это мило, тому рассмеюсь в лицо: нас, полуночников, которые никогда вовремя спать не ложатся, очень легко напугать всякими Буками. Мы доверчивые. Особенно если нам три года. Понимаете?

Я думаю, это здорово формирует мировоззрение.



Ниже приведу текст целиком, и мой отрывок, и финал, которого для меня не существовало.
Финал, кстати, оказался не менее трагичным, чем начало. Так что я в расстроенных чувствах.

Темно.
За окошком
Ни звука.
Луна из-за леса встаёт...
Седая лохматая Бука
С мешком по дороге идёт.
Слетают с плеча её совы,
Лишь скрипнет в округе снежок.
Любого те совы готовы
Схватить
И упрятать
В мешок...

Умоляет бабка внука:
— Спать, Илюшенька, пора!
Вдруг тебя услышит Бука?
Что тогда? А я стара. —
Но кричит упрямый внук:
— Не боюсь я ваших бук!
Я сражу её из лука,
Из нагана,
Из ружья! —
Вдруг открылась дверь без стука...
Снег отряхивая, Бука
Говорит:
— А вот и я!
Где тут воин? Где тут хват?
Ась? —
А бабка за ухват.
Зарычав, на бабку Бука
Навалилась, как гора.
Хоть любила бабка внука —
Знать, и впрямь была стара...
Как ни прятался Илюшка
За кадушку,
за горшок,
Но его с его подушкой
Совы сунули в мешок...
Плачет бабка на пороге,
Совы ухают в ответ,
И позёмка на дороге
Заметает
Букин
След...

Дальше то, что я вместе с вами читаю первый раз

@темы: я читаю

юдифь с головой олорифма
Что вы молчите, Долли: война, война...
С вечера тихо, и это хороший признак.
Что вам теперь молчать — становитесь на
Ваши колени, шепчите "ныне", шепчите "присно",

Может быть, в дальнем море замрёт волна,
Вашему шепоту горячечному покорна,
Может быть, этот мир получил сполна,
Вы помолились бы, и стало бы всё спокойно.

Слышите, Долли, цикады, пустой зенит,
Слышите, как всё затихает, точно
Спящий ребёнок; тянется и звенит,
Девочка, мне и без ваших молчаний тошно.

Что вы молчите, Долли, о чём, о чём?
Ранней весне, что склоняется над ручьём,
Больше к обеду не переменить наряда...

Что вы молчите? В поле растёт трава,
Ночь вступает в свои права,
С вечера ни одного снаряда.

@темы: стихи

юдифь с головой олорифма
из цикла "Ева"

Мне доктор предписал гулять (одна,
Я редко вижу солнце) и до дна
Ежевечерне выпивать по чашке
Живой воды; бродить среди камней;
Найти себе аллею, чтоб на ней
Вольготно было даже и монашке;
А это значит, чтобы из людей
Там были только бузина и белки.
Чтоб никакие часовые стрелки
(минутные — тем паче) мне идей
Не подавали; чтоб сгубить в зачатке
Мою болезнь — мне велено перчатки
Носить без выреза и кольца — без камней.
Он — врач. Ему действительно видней,
Как выдохов и вдохов равномерность
Сразит под корень бич веков — неверность.

@темы: стихи, "Ева"

юдифь с головой олорифма

В ночном саду под гроздью зреющего манго
Максимильян танцует то, что станет танго.
Тень возвращается подобьем бумеранга,
температура, как под мышкой, тридцать шесть...
И. Бродский

Всё больше убеждаюсь во мнении, что в издательстве «Амфора» работают безумные антропологи. Я только что собиралась написать, что невозможные чуваки, которые отвечают в Амфоре за подбор книг, явно руководствуются идеями Борхеса-Маркеса-Кортасара. А потом я пошла википедить. Википедия говорит: именно «Амфора» впервые опубликовала на русском языке полное собрание сочинений Х. Л. Борхеса в 4-х томах, Кортасара в 10 томах, эпопею М. Пруста «В поисках утраченного времени». Так что можно считать, чутьё меня не подводит. Привет вам, безумные антропологи! Кто кроме вас будет поставлять на рынок новых классиков, трэшак вроде «Страны навозников...» и с-миру-по-нитке собранную Фрамовскую серию. И так как я серьёзно собираюсь написать хотя бы по кратенькой рецензии на самые любимые — а заодно новые, только что прочитанные — книги, мне просто придётся упомянуть тот факт, что три четверти их были в своё время изданы «Амфорой». Рано или поздно, так или иначе.

Сейчас я как раз нахожусь в ожидании, пока Амфора выкупит права, переведёт на русский и издаст «Сатанинские стихи» (честно вымучив в оригинале сотню страниц, я сдалась — Рушди мне пока не по зубам). А параллельно перечитываю у Рушди всё остальное.

В детстве у меня было два настоящих сокровища: коротенькие фантастические рассказы в конце «Юного Техника» и подписка журналов «Вокруг Света», которая лежала на даче запертая в старом письменном столе, на шкафу и в ящиках. Мне нравились отсыревшие после зимы страницы, чужие миры, невероятные выдумки «Юного Техника»; но истории из «Вокруг Света» были ничуть не менее невероятны, и тем не менее — они были на самом деле. Был Тур Хейердал, был солнечный «Ра» на озере Чад. Хейердал стал моим Улиссом, чоужтам. За эти годы истории из «Вокруг света» сделали меня очередным адептом дикарского напева зурны.

Самое замечательное, что есть в литературе — это столкновение с другим, чуждым сознанием. Для западного человека, воспитанного в лоне Европы, весь остальной мир — тёплая компания марсиан. Эндемичные японские лягушки с атрофированным чувством страха, латиноамериканская Санта Муэрте, китайская деревня близнецов, австралийский забор от кроликов. Прекрасный безумный мир.

«Клоун Шалимар» почти столь же хорош, сколь хорош «Прощальный вздох мавра». Салман Рушди, британец из британцев с кашмирскими корнями, принадлежит обоим мирам и пишет о них обоих в своей достоверно-иррациональной манере. За что я его люблю? за объём. За умение ввести в повествование ровно столько героев, сколько нужно — и наделить каждого слишком характерными чертами, чтобы они могли остаться живыми людьми. И — подробности, подробности, подробности. Слова чужого языка волнуют невозможностью привыкнуть к их звучанию. Рушди — мастер, и, как мастер, он пишет книги на самом лучшем материале. Шекспировские сюжеты «Клоуна Шалимара» разворачиваются в объёмнейших декорациях. Этим Рушди здорово похож на Хаяо Миядзаке, у которого фоны всегда выписаны до мелочей, а герои схематичны — зато удивительно подвижны.

По всему получается, что обладатель лучшего из Букеров просто спекулирует своим экзотическим детством, приторговывает перцем и корицей, Кашмиром и Индией из-под полы, но даже если так — назову его лучшим из торговцев.

@темы: я читаю

01:35

***

юдифь с головой олорифма

by veronika vazhnina

@темы: карточки

юдифь с головой олорифма
солнечным утром, розовым, как гранат,
я, постаревший с прошлого променада,
вдруг наконец понимаю, что мне не надо
песен чужих морей, барселон, гранад.
здешнее море пахнет как лимонад.

чалой верблюдицей море качает чаек,
чайная пена его замирает на самом дне,
на плите песчаника хлопая, как початок,
лопочущий на огне.

и я забываю, где у меня болит —
в новых сандалиях сверху спустилось лето.
солнце стекает по линии кармелит,
бьётся в висок, как выстрел из пистолета.

лето явилось, взятое с потолка,
на голубом причале, где я пока
оберегаю веру, что ты ребёнок.
где за спиной толпа городских гребёнок,
чешущих облака.


by alex chapkin

@темы: стихи

юдифь с головой олорифма
прячетесь, шепчет нам золотистый ветер,
здесь яблоки, созревая, становятся прозрачными,
здесь полынь, высыхая, горчит всё слаще,
а вы — прячетесь

прячетесь, звенит каждая стеклянная стрекоза
каждая металлическая букашка
каждая блесна в обмелевшей речке,
где папа ловит голавлей на перетягу

на золотистых кузнечиков — и нам их не жалко, не жалко

горящий июль выплескивает в небо иван-чай
горящий июль выплескивает в небо жухлые камышины
и они, и эти розовые цветы пахнут клубничным соком
всё на свете пахнет клубничным соком,
когда мы прячемся

прячетесь, — вот что сказал нам суровый дядя Геннадий
с лицом, как печёная груша
о действительность, ты горька и восхитительно ароматна
(но этого он нам не говорил)

прячетесь, — сказал он,
а где клубника?


by alex chapkin

@темы: стихи

юдифь с головой олорифма
из цикла "Ева"

Обучать бы тебя вальсировать и стиху,
Повторять за тобой чужеземные аз и буки,
Покупать бы тебе ботиночки на меху
И шубки из чернобурки,

Украшать тебя как на выданье — или на
выданье, боль потери превозмогая,
Сочиняя тебе нежнейшие имена,
называть тебя лишь по имени, дорогая.

Пронести за тобой чемоданы по всем портам —
Поселить тебя вдалеке от тоски и сажи,
Как люблю тебя самоё, полюбить тартан,
Папиросы "данхилл" и куртки из синей саржи.

Но когда наступает страшная тишина,
Так, что слышно только, как бьёт о корму волна,
И ещё дыхание, медленное, как волны,
расправляет лёгкие, словно кузнец — меха,
Знай: в любой любови заведомо нет греха —
А единственный грех в суете, в суете — и полно.


by alex chapkin

@темы: стихи, "Ева"

юдифь с головой олорифма
Как я вас вижу, подружки, стриженые макушки, леденцовые ушки, шубки из чебурашки, в каждом ушке — серёжки, маковые веснушки в кружке каждой радужки, словно чаинки в чашке.
Как я вас вижу, — крошечные циркачки, тонкие веточки в обтягивающих трико, и ни единого слова, ни единой залётной мысли, когда вы взмываете — вверх ли, вниз ли — но одинаково далеко.
Как я вас вижу, северными ветрами ли выдутые, стеклянные пузыри, — стриженые макушки, ёлочные игрушки, золотые огни на рампе и ничего внутри. Этой ли пустотой достигают истинной невесомости, этой ли пустотою взмывают в небо, не изменясь в лице?
На востоке вскипает пеной новое утро, ветрено и недужно, а я иду, и мне сейчас ничего не нужно кроме птичьего вашего щебетания на крыльце...

@темы: стихи

15:18

Город I

юдифь с головой олорифма
В городе первом всюду одно былое, он им наполнен, сбрызнут, запорошён.
В восемь утра собирается к аналою рыжее солнце — яшмовый кабошон,
Красный автобус катит, сдавая юзом, в сквере — фонтан и тихая детвора.
Город первый застыл в янтаре инклюзом,
Рассыпан по берегу тяжким грузом —
Там, где у вас кайнозой, у него юра,
Городские безумцы, трёхстопный дактиль, статуи, камни, остовы древних рыб,
В небесах распластанный птеродактиль извергает свой одинокий рык,
Золотоглазый сфинкс, неподвижность статуй
вдруг отвергая, дёргает головой,
Вслушавшись, как поддатый дворник скребёт лопатой утром по мостовой...
И, её осеняя платьями и тем паче юбками, девушки выдают мороженщику по рублю
(но не брюками: тех, кто одет иначе — я не люблю):
О, эти платья, в клетку, в цветочек, в мелкий медвяный донник,
Уплывают в небо, пахнущее травой, —
Оставляя мне бить в непокорный дольник
Войлочной головой.

@темы: стихи

юдифь с головой олорифма
Они приезжают по трое, на лаковом воронке,
Они всегда приезжают по трое.
Склоняются надо мной.
Один говорит: — Смотри, Михаил, вот этот ещё живой.
Михаил поправляет звезду на воротнике.
— Не говори ерунды, этот умер от ножевой,
Забирай.
Второй садится на корточки, говорит:
— Дурак, зачем ты вставал под нож.
Ну что ж,
Выбирай, за кем ты из нас пойдёшь,
Куда тебя — в адский дым или в райский сад,
Я, конечно, не матерь Божия,
Но любой выбирает сам.
Михаил добавляет:
— Имей в виду, не бывает пути назад.
Иди куда хочешь, коли уверен, что не грешил,
Камня никто не бросит.
В раю одиноко, в аду опасно и горячо.

Но третий, в белом, стоит спиной и смотрит через плечо.
Я смотрю на него.

И он говорит: не иди за мной. Не иди.
За мной никого, ты будешь со мной один.
По тебе не справят ни похорон, ни годин.
Тебя не опустит вниз, не подымет вверх.
Ты будешь считать века, и, лишённый век,
Будешь смотреть на солнце с поднятой головой.
Я дам тебе, братец, работу. Твоя стезя
Будет горной тропой, сойти с которой нельзя,
Не выплакать, не посметь.
Я Абадонна, несущий смерть.
Не ходи за мной,
Не придумывай ерунду.
Со мной тоскливее, чем в раю, опаснее, чем в аду,
Я выдам тебе винтовку и карабин,
У тебя не будет ни брата, ни матери, ни родни,
Ни крыши над головой.

Всего-то и разницы, что живой.

***
По-над полем носятся сарычи.
За мною трое.
У одного в руке бич,
у второго меч,
а за третьим ночь и полчища саранчи.


by iain mckell the new gypsies

@темы: стихи

08:15

Сказка

юдифь с головой олорифма
Лето врывается в парк, никого там не находя,
Только дорожки чернеют после дождя.
Ни голосов, ни потерянной босоножки,
Ни лошади, ни гвоздя.

Остов чёртова колеса прорастает вверх,
Словно огромный глаз, не смыкая век,
Смаргивая неожиданный майский снег.

Мать-лягушка ждёт, пока всё растает.
Парк зарастает.

Зарастают дорожки вдаль, становясь травой,
Гулкие звуки рвутся по долевой,
Ночью поёт соловей, а в сумерках — козодой,
Пахнет тиной, болотным лишайником и водой,
Черникой и резедой.

Парк воскресает, пока ещё бездыхан,
Запах леса овладел им как богдыхан,
Порезы от детских ножиков зарастают юной корой.

Мать-лягушка ждёт,
пока вылупится король.

@темы: стихи